Представления о женщинах в психиатрическом дискурсе
Краткий анализ некоторых доминировавших в истории психиатрии взглядов на природу и здоровье женщины может служить иллюстрацией того, что подобные взгляды являются культурно и исторически обусловленными. Женщины часто представлялись как некая угроза для нравственных устоев общества и социальной стабильности. Нас и раньше, и теперь нередко изображают как опасных, и лживых, и в большей степени, чем мужчины, зависимых от биологических инстинктов.
Интересным примером этого может служить то, что в средствах массовой информации в последнее время много говорится о ПМС (пременсТруальном синдроме). В одном из недавно завершившихся связанных с убийством судебных процессов женщину, убившую своего мужа на кухне ножом, оправдали на основании того/что она страдала ПМС. Суд принял во внимание то, что это была весьма счастливая и любящая супружеская пара. Предположения о влиянии ПМС на психическое состояние женщин можно сравнивать с тем, что, как показывают исследования, у многих совершающих насильственные, деструктивные действия против мужчин обнаруживается повышенный уровень тестостерона в крови. Мне не приходилось слышать о том, что это когда-либо приводилось в суде в качестве смягчающего обстоятельства, хотя при объяснении агрессивных проявлений со стороны женщин ссылки на ПМС в суде делаются все чаще.
Развитие клинического подхода обозначило в свое время отход от медицины XVII века, основанной на представлении «о четырех жидкостях», связанном с древнегреческой медициной. Фокольт отмечает, что изменения в медицине характеризовались повышением интереса к патогенезу заболеваний. Вместе с переходом клиницистов от построения умозрительных схем к изучению физических проявлений заболеваний склады-
валось клиническое направление в медицине. В конце XVIII века это направление в психиатрии представляло собой сочетание теории месмеризма1 с приемами «нравственного лече* ния», с тем чтобы помочь пациенту усвоить определенные нормы поведения2.
В Великобритании именно благодаря влиянию идей просвещения и соответствующих принципов медицинской практики новая, научная психиатрия смогла заметно изменить жизнь обитателей приютов для «сумасшедших».
По мере развития институционализированной психиатрии, медицинская наука XIX века все большее внимание обращала на предпосылки развития заболеваний и их латентные, наибо лее ранние проявления. Если искать эти предпосылки на уров не наследственности, то практически любые поведенческие проявления человека могут быть при желании квалифицирова ны как признаки имеющегося у него латентного заболевания. Вполне естественно, что в этих условиях сложились определён ные, достаточно жесткие взгляды на то, что такое «нормальная» представительница среднего класса. Независимое поведение женщины, в особенности если речь шла о защите ею своих граж данских прав, нередко рассматривалось как проявление «исте рии»3.
В XIX веке преобладающей формой медицинского дискурса был биологический детерминизм. Одним из его следствий являлось представление о том, что особенности поведения людей и различия в их социальном и экономическом положении являются проявлением их врожденных, биологических особенностей. В XIX столетии социальные законы часто рассматривались как определяемые биологическими законами (Gould, 1981, р. 20). Во многих случаях женщина признавалась «низшей формой эволюции», стоящей «гораздо ближе к детям и дикарям, чем к цивилизованному человеку». Известная ци-
'Gi/тоя, 1993, Р. 1031.
2Foucault, 1965, Р. 264.
3 Профессор Руссо отмечает, что частью работы врачей при лечении истерии было дифференцировать «настоящих» ведьм от «ложных». «Ложные» ведьмы — это больные истерией женщины, в то время как «настоящие» одержимы Сатаной {Roussean, 1993, Р. 99).
тэта конца XIX века, принадлежащая Ле Бону, гласит: «Они отличаются непостоянством, ненадежностью, а также плохим развитием логики и неспособностыак рациональному мышлению» (LeBon, 1895, р. 104, цит. по Could, 1981, р. 35).
В соответствии с «эволюционной теорией» XIX века женщины, наряду с представителями некоторых иных социальных групп, рассматривались как «существа более низкого порядка». Отношение к женщинам нередко обосновывалось с точки зрения «эволюционной теории». Ее использование также было характерно для обоснования отношения к преступникам, детям, нищим, ирландцам и душевнобольным — все они имели низкий социальный статус и приравнивались к «дикарям» или «первобытным народам» (Stocking, 1987, p. 229)1.
Представления о различиях между мужчинами иженщина-ми проникали в психологию и физиологию; некоторые теории наследственности XIX века признавали, что женщины передают ребенку «внутренние» качества организма и психики (висцеральные и гуморальные особенности и особенности эмоциональных проявлений), в то время как мужчины передают ребенку особенности строения мускулатуры и скелета, а также аналитические способности (Smith-Rosenberg & Rosenberg, 1973, p. 337). В конце XIX века вплоть до 20-х годов XX века считалось, что мужчины в своем развитии проходят «женскую стадию»2.
Весьма характерными для ранних викторианских взглядов на гендер и пол были патриархальные ценности и дискриминация в отношении женщин. Как утверждал еще в XVIII веке Блэкстоун, жизнь и права замужней женщины практически полностью зависят от ее супруга; и это было характерно также для викторианской эпохи. Медицина XIX века считала, что женщина «обладает ограниченными способностями к рациональному мышлению, слаба, робка» (Stocking, 1987, р. 197),
Для XIX века было также характерно представление о «падшей женщине» как представляющей угрозу для общества из-за
1 Эволюционная теория является примером диахронистического анализа появления разных видов и не связана с применением теории синхронизмов.
2 Соре Е. D.,1887, р. 159, цит. по Gould, 1981, Р. 117-118.
своей неконтролируемой сексуальности (Stocking, 1987^p. 199). Страдавшие истерией пациентки Шарко являют собой апофеоз викторианских репрессивных подходов к женской сексуальности {Jacobus, 1993)1. С точки зрения викторианских взглядов, женщины представляли те свойства, которые цивилизованный человек должен преодолеть (Stocking, 1987, р. 207).
Подчиненное положение женщин находило обоснование с позиций медицины и биологии. В XIX веке многие социальные проявления нередко объяснялись биологическими причинами.
Так, например, считалось, что женщины имеют более слабые мышцы, что означало их быструю утомляемость, и, как утверждал в 1827 году доктор Трейси, «они имеют более возбудимую нервную систему». Им приписывалась «более высокая чувствительность» и «склонность к более частым, бурным реакциям на внешние факторы или ментальные влияния (Smith-Rosenberg and Rosenberg, 1973, p. 334). Предполагалось, что женщины более подвержены нервным расстройствам из-за того, что их организм приспособлен для деторождения (Bas-suk, 1986, p. 145; Doane, 1986, p. 152). Врачи викторианской эпохи придерживались теории «рефлекторной раздражимости», связанной с тесной взаимосвязью всех органов; Предполагалось, что нервные импульсы от яичников или матки поступают в мозг и обусловливают проявления истерии (Bas-suk, 1986, p. 146).
Один из врачей XIX века следующим образом объяснял значимость женских репродуктивных органов. «Наверное, Господь, создавая женщину, взял матку, а вокруг нее после этого сотворил женщину»2. Поскольку считалось, что матка связана с нервной системой, психический шок должен влиять
1 Среди больных истерией — не только одни женщины. Ж. Шарко (Charcot, 1825-1839) описал проявления истерику мужчин. Однако, по его мнению, мужчины не страдают *grandhystenet, проявляющейся в продолжительных судорожных припадках. Страдавшие истерией мужчины рассматривались как женоподобные (то есть в своих эмоциональных проявлениях похожие на женщин) (см. Burrows, 1828).
2 Эти и некоторые другие цитаты из работ терапевтов и гинекологов XIX века приводятся в публикации Bassuk (1986).
на репродуктивный цикл. На развитие плода также оказывает влияние эмоциональное состояние женщины (Smih-Rosenberg &Rosenberg, 1973, p. 340). Американская ортодоксальная-медицина XIX века считала, что мозг и яичники не могут развиваться одновременно1. Врачи настаивали на том, чтобы девочки-подростки имели больше возможности для отдыха, для того чтобы развитие яичников в них происходило более успешно. В Великобритании Генри Модели (1835-1918) полагал, что интеллектуальные нагрузки для молодых женщин нежелательные, поскольку это плохо отражается на функционировании их репродуктивных органов и мозга2. Герберт Спенсер обосновывал ограничения политических прав женщин с эволюционных позиций. По его мнению, репродуктивная функция препятствует интеллектуальному развитию и приводит к его остановке в более раннем возрасте; кроме того, психические особенности женщин (развитие интуиции и склонность к дис-симуляции) служат их лучшему взаимодействию с детьми. Спенсер не поддержал парламентскую петицию 1867 года за предоставление женщинам избирательного права — то есть в том же году, когда Спенсер опубликовал свою работу3. Представление о том, что образование негативно скажется на здоровье и репродуктивной функции женщин, заставляло многих скептически относиться к требованиям отдельных женщин отстоять свои социальные права. Все это очень напоминает недавние дебаты по поводу «защиты репродуктивное™», когда высказывалось мнение о том, что поведение женщин может негативно влиять на внутриутробное развитие плода. При этом парадоксальным образом игнорируется единство материнского организма и организма плода (Hogan, 1991, р. 4). Смит-Розн-берг убедительно показывает, что биологическое обоснование тендерного неравноправия и ограничение доступа женщин к образованию было характерно для Америки XIX века. Шоу-олтер (Showalter, 1985, р. 18) отмечает, что с 1870-х до 1910-х годов представительницы среднего класса Великобритании
Smith Rosenberg & Rosenberg, 1973, p. 340.
2 См. Showalter, 1985, p. 12.
3 Spencer, 1973, pp. 340-348, цит. по Stocking ,1987, p. 205.
стали объединяться, с тем чтобы получить доступ к высшему образованию и профессиональной деятельности, а также добиться политических прав. Параллельно с активизацией этого движения врачи стали все чаще при обследовании женщин ставить диагнозы нервной анорексии, неврастении и истерии.
Тендерные представления тесно связаны с представлениями о тех формах психических расстройств, которые характерны для женщин. Изображения «безумных» женщин, в частности гравюры Брилле, были развешаны в огромном амфитеатре, где Тарко демонстрировал студентам страдающих истерией женщин. Эти изображения позволяют понять то, какого поведения ожидали от «демонстрировавших» себя перед медицинской аудиторией женщин. Психиатрические фотографии Хаг Велг Даймонда были призваны показать черты дегенерации и болезненной физиогномики женщин и также служить средством их лечения. Эти фотографии показывались женщинам для того, чтобы заставить их работать над собой с целью выздоровления. Превращение женщин в объект медицинского дискурса в конце XIX века сопровождалось замалчиванием их мнения. Так, Картер отмечал, что «если пациентка... пытается говорить... ей следует сказать, чтобы она замолчала и слушала».
В психиатрической практике использовались строгие ограничения, препятствовавшие раскрытию женщинами своих чувств .
Основываясь на работах Майкла Фокольта, Кристофер Тилли (Tilly, 1990) отмечает, что изменения социальных условий влекут за собой развитие тех или иных видов дискурса, позволяющих обосновывать ограничение прав и использование определенных методов лечения:
«В XVI веке психически больные еще не образовывали гомогенную социальную группу... Строгой изоляции от общества подвергались не психически больные, а больные лепрой. В конце XVI века, однако, произошли глубокие изменения в отношении к психически больным. Они стали восприниматься как социально опасные, и вслед за освобождающимися многочисленными средневековыми домами для больных лепрой в Европе происходило их заполнение психически больными. Они
1 Carter R. В., 1953, цит. по Showalter, 1985, р. 158.
стали занимать ту социальную нишу, которую до них занимали больные лепрой, и стали восприниматься не как люди, а как объекты, которые следовало изолировать от общества. Однако психически больные подвергались изоляции не как отдельная социальная группа, а как одна из групп, наряду с другими — бедняков, инвалидов, бродяг и врестуяников.
Психические за6олевания;рассматрнваяись не столько как болезни, сколько как -«помрачение разума», состояние регресса на инфантильную стадию развития, возвращения в животное состояние. Психически больные воспринимались, таким образом, не как люди, а как некое подобие животных, а потому обращаться с ними следовало как с животными.
Дальнейшие изменения в отношении с психически больными произошли в конце XVIII века и были связаны с такими реформаторами, как Тьюк и Пинель, которые способствовали снятию душевнобольных с цепей. Психическое помешательство стало рассматриваться как болезнь, которую надлежало лечить медицинскими средствами. Душевнобольные были отделены от представителей других социальноопасных групп, однако Фокольт полагает, что это явилось результатом не столько возросшего понимания природы психических заболеваний, сколько политической борьбы. Психически больных стали помещать в специальные учреждения — «дома для сумасшедших» — отнюдь не в связи с либеральными установками общества и стремлением учесть нужды этих людей, но потому, что представители других социальных групп попросту требовали обращения. Так, например, было экономически нецелесообразно содержать в специальных домах нищих: промышленная революция требовала дешевой рабочей силы. Преступники же стали представляться как та социальная группа, которая представляет угрозу для частной собственности, и эта группа не должна была смешиваться с группой душевнобольных. Создание системы психиатрических клиник, предназначенных для лечения душевнобольных, а отнюдь не для ex социального освобождения имело своим результатом еще большиеограни-чення их врав, а также создание особого класса специалистов, занимающихся лечением психических заболеваний — психиатров. Противостояние разума и безумия достигло своего апо-
гея. Безумие стало восприниматься уже не как «помрачение разума», а как патология, которую надлежало лечить, и психиатры определяли, кто «нормальный», а кто — «сумасшедший». Помещение человека а психиатрическую клинику означало, что он — сумасшедший» (Tilly, 1990, р. 20).
Очевидно, что медицинская практика отражает и поддерживает связанные с социальным институтами нормы и верования, которые характерны для того ли иного исторического периода и подвержены изменениям. Именно признание того, что для каждого периода истории характерны свои формы институциональной ортодоксии и что они имеют определенные эффекты на людей, заставляет арт-терапевтов обратиться к анализу тендерных вопросов как составной части арт-тера-певтического процесса1.
Современные арт-терапевты, работающие с разными социальными группами (формируемыми, например, по расовому или половому Признакам), стремятся использовать в своей практике элементы социальной теории. Это делается по-разному и в тесной связи с теми или иными специфическими темами арт-терапевтической работы, в частности принадлежностью к черной расе, группе больных СПИДрм и т. д. При этом клиент воспринимается не как отдельно взятый индивид, страдающий неврозом, но как субъект, который может испытывать на себе негативное влияние социальных норм, имеющих иррациональный и неконструктивный характер. При таком подходе к арт-терапевтической практике и теории клиенты могут использовать дополнительные ресурсы за счет анализа своего социального положения. В контексте такой социокультур-ной или «социальной арт-терапии» бессознательное выступает в качестве метафоры, а симптомы «знаков социальных
1 Я использую идею Фолькота о дискурсивных практиках, обсуждаемую во множестве публикаций таких авторов, как Ussher (1991, р. 22). При этом они рассматриваются как высокоорганизованный и произвольно регулируемый набор практик и утверждений, призванных создавать и поддерживать определение психической патологии или тендера. Подобная практика имеет историю и набор регулирующих ее правил, которые «позволяют дифференцировать ее от других дискурсивных практик». Дискурс определяет то, как арт-терапевты в своей работе понимают психическую патологию.
отношений, трактуемых как биологические проявления чтобы скрыть их подлинные причины, связанные с социальными отношениями» (Taussig, 1980). Иными словами, психиатрические симптомы являются социальными конструктами, имеющими ту или иную представленность в сфере субъективного опыта.
Рассмотрим некоторые феминистские представления о тендерных репрезентациях.
Я не случайно использую множественное число, имея при этом в виду именно многообразие различных представлений. Существует мнение, что феминистская теория представляет собой нечто целостное (оно характерно, например, для популярной прессы и некоторых академических работ). Более того, феминизм иногда рассматривается как некое крайнее течение, для которого характерно неприязненное отношение к мужчинам.
Важно осознать, что феминизм является сочетанием разных теорий и что он может быть представлен множеством различных течений. Тем не менее все их объединяет интерес к изучению положения женщин в обществе, а также признание того, что женщины не обладают равными с мужчинами правами. Многие феминистские группы придают большое значение понятию тендерных различий и тому, как они связаны с социальными институтами.
Разные феминистские группы по-разному анализируют образ женщины в современном обществе. Так, например, некоторые феминистки весьма критично относятся к традиционному образу. Женщины-матери считают, что он ограничивает социальные возможности женщин. В то же время тот же самый образ может восприниматься феминистками положительно в том случае, если в обществе недооценивается материнская функция женщин. Значение любых образных репрезентаций является продуктом взаимодействия свойств того человека, который их воспринимает, самих образов и интертекстуального пространства, создаваемого разнообразными образами матери и ребенка. Наблюдатель всякий раз создает свою систему значений образов. При этом смысл, вкладывае-
мый в работу самим автором, не имеет какого-либо приоритетного значения. В то же время имеются некие наиболее вероятные значения образа, задаваемые его актуальным содержанием. Альтернативные значения образа возникают поэтому не благодаря изменению сознания» воспринимающего его человека, но с использованием иных стратегий «прочтения образа в его отношении к интертекстуальному пространству» (Cowie, 1977, р. 20).
Идентичность женщин формируется, таким образом, в тесной связи с окружающими ее образными репрезентациями.
В статье «Мужественность и доминирование в искусстве авангарда начала XX века» Кэрол Дункан утверждает, что мужская агрессивность и сексуальность особенно ярко проявляются в изображениях обнаженных женщин. В отличие от Джона Бергера, указывающего на пассивную сексуальность, характерную для классических изображений обнаженной натуры (создаваемых для созерцания), Дункан подчеркивает брутальный характер многих образов, созданных такими художниками, как Кирчнер, Гекель, Пикассо и Вламинк. Дункан пишет об этих изображениях следующее: «В этих женщинах нет ни малейшего намека на человеческое сознание». Эти женщины, по мнению Дункан, низведены до сугубо плотского уровня (1>ыпсап,1983,р.31).
Основанные на представлениях о тендерных различиях репрезентации неоднократно подвергались критике не только в средствах массовой информации и изобразительном искусстве, но и в научных публикациях, юриспруденции и т. д. Тело выступает в качестве той «платформы», на которой строятся и реализуются разные социополитические идеи.
Распространенные в обществе способы изображения человеческого тела имеют принципиальное значение для формирования представлений о половых различиях (de Lauretis, 1986, p. 2).
Данные представления исследуются в творчестве художника-феминистки Барбары Крюгер. Сделанная ею фотография уличной рекламы (рис. 1.9) вызывает разные ассоциации. Так, например, может возникнуть ассоциация лица женщины с «по-
лем битвы», по которому прошлись тяжелые солдатские сапоги. Этот брутальный образ связывается с тем насилием, которое совершается над женщиной, включая насильственную стерилизацию — удаление матки, совершаемое в прошлом страдающим истерией женщинам. Крюгер, таким образом, подчеркивает то, что женское тело является «платформой» для реализации тех или иных социополитических программ. Работы Крюгер могут выступать в качестве критики окружающих современного человека в повседневной жизни образов, чья роль подчеркивается их размером и расположением. Данное изображение расположено рядом с плакатом, агитирующим против авторов и изображающим человеческий эмбрион в возрасте 8 недель.
Таким рбразом, единство женщины и эмбриона фактически отражается данным изображением. Право женщины свободно принять данное единство как естественное и необходимое фактически отрицается этим плакатом, который может иметь своим следствием запрещение абортов, а вместе с ним и возможность женщины контролировать собственное тело.
Другая женщина-фотограф, чьи работы также вызывают у зрителей сильный отклик, хотя являются не столь категорич-
перейти в каталог файлов
| Образовательный портал
Как узнать результаты егэ
Стихи про летний лагерь
3агадки для детей |