Уокер Карен - Век чудес. Что, если конец света наступит не сразу, а будет надвигаться постепенно, так, что мы сперва ничего и не заметим
 Скачать 2.18 Mb.
| Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |
| sf_social Карен Томпсон В. Уокер Век чудес Что, если конец света наступит не сразу, а будет надвигаться постепенно, так, что мы сперва ничего и не заметим? Сначала день удлинится на несколько минут, потом рассвет запоздает, и вот уже в новостях объявляют, что планета вращается все медленнее, — и сделать с этим ничего нельзя… Что случится с птицами в небе, с китами в океане, с космонавтами, застрявшими на орбите, — и с обычной одиннадцатилетней девочкой, которая страдает от одиночества, мечтает о любви, разглядывает в телескоп изменившееся звездное небо и незаметно взрослеет, пока Земля неторопливо движется навстречу своей гибели?Age of Miracles .0 — создание файла Карен Томпсон Уокер Век чудес Моим родителя и Кейси В эти последние минуты перед концом света кто-то закручивает крошечный, меньше ресницы, винтик, а кто-то тонкими руками расправляет цветы… Мы не заметили этого сразу. Да мы и не могли. Сначала лишнее время, изменившее привычный срок наступления сумерек, просто не ощущалось, словно расцветающая под кожей опухоль. Нас отвлекали войны и погода. Мы не обращали внимания на вращение Земли вокруг своей оси. На улицах далеких стран продолжали взрываться бомбы. Приходили и отступали ураганы. Заканчивалось лето. Начинался новый учебный год. Все шло как обычно. Секунды складывались в минуты. Минуты вырастали в часы. И у нас не было никаких оснований предполагать, что эти часы могут не превратиться в привычные, равновеликие и понятные каждому человеку дни. Позже, правда, появились люди, утверждавшие, что почувствовали наступление катастрофы раньше всех. Так говорили рабочие ночных смен, поставщики продовольственных магазинов, корабельные грузчики, дальнобойщики и прочие полуночники, обремененные бессонницей, заботами и болезнями. Они привыкли встречать рассветы. Их покрасневшие глаза заметили непривычную настойчивость утреннего сумрака, но каждый списал эту странность на переутомление и расшатанные нервы. Ученые объявили о случившемся шестого октября. Мы все помним тот день. Специалисты заявили, что действительно на Земле произошли изменения, а именно замедление. С тех пор мы так и называем этот процесс. — Мы не знаем, станет ли эта тенденция устойчивой, — заявил скромный бородатый ученый на срочно организованной и ныне печально известной пресс-конференции. Он прокашлялся и перевел дыхание. Камеры светили ему прямо в глаза. А дальше наступил момент, который потом так часто показывали по телевизору, что голос ученого, его заикание, паузы и едва заметный акцент жителя Среднего Запада навек слились воедино с самой новостью. Он продолжил: — Но подозреваем, что станет. Сутки стали длиннее на пятьдесят шесть ночных минут. Поначалу люди собирались на улицах и кричали, что наступил конец света. Преподаватели в школе проводили с нами беседы. Я помню нашего соседа, мистера Валенсия, который доверху забил свой гараж консервами и бутылками с водой. Сейчас я понимаю, что он готовился к куда менее серьезной катастрофе. Продуктовые магазины быстро опустели, товары исчезли с полок, словно корова языком слизнула. Автострады встали. Люди слышали новости, и им хотелось бежать. Целые семьи набивались в микроавтобусы и пересекали границы. Автомобили сновали во все концы, как маленькие зверьки, застигнутые врасплох лучом света. Но спрятаться на Земле, разумеется, было негде. Новость обрушилась на нас в субботу. Честно говоря, в нашем доме изменений никто не заметил. Ранним утром все спали, поэтому на рассвете ничего особенного не почувствовали. Последние несколько часов до тех пор, когда мы осознали, что началось замедление, отложились в моей памяти, словно спрятанный под осколком стекла детский секретик. Моя подруга Ханна в ту ночь осталась у нас. Мы с ней по традиции устроились в спальных мешках на полу в гостиной, как делали уже сто раз до того. Мы проснулись от стрекотания газонокосилок, собачьего лая и мягкого скрипа батута, на котором прыгали близнецы из соседнего дома. Через час нам предстояло надеть синюю футбольную форму, зачесать волосы назад, намазаться кремом от загара и обуть шипованные бутсы. — Мне приснился ужасно странный сон, — сказала Ханна, лежа на животе. Затем она оперлась на локоть и заложила за уши длинные, спутанные светлые волосы. Ханна отличалась особой, свойственной только худеньким девушкам красотой, о которой я могла лишь мечтать. — Тебе всегда снятся странные сны, — ответила я. Ханна расстегнула спальник и села, подтянув колени к груди. На ее тонком запястье висел браслет с брелоками, один из них был половиной маленького медного сердечка. Вторая половина хранилась у меня. — Я как будто дома, но это не мой дом, — продолжила она. — Рядом мама, но тоже не моя. И сестры не мои. — А я редко запоминаю сны, — заметила я и пошла выпускать кошек из гаража. В то утро мои родители занимались тем же, чем всегда, — просматривали прессу за обеденным столом. Так и вижу их: мама в зеленом халате и с мокрой головой быстро перелистывает страницы, а полностью одетый папа, молча и внимательно, читает все статьи по порядку. Буквы отражаются в толстых стеклах его очков. Позже папа решил сохранить газету за то число. Он спрятал ее как фамильную драгоценность, положив к номеру, который вышел в день моего рождения. На страницах того субботнего выпуска, предвосхищая грядущие события, рассказывали о росте цен на городскую недвижимость, размывании пляжей и планах строительства новых дорожных эстакад. Еще сообщалось, что на прошлой неделе на местного сёрфера напала большая белая акула, а пограничники нашли пятикилометровый подземный тоннель, прорытый контрабандистами из Штатов в Мексику. Кроме того, полиция обнаружила тело давно пропавшей девушки, погребенное под грудой белых камней в восточной пустыне. Время наступления рассвета и заката, которое так и не подтвердилось, было напечатано в таблице на последней странице. За полчаса до того, как на нас обрушились новости, мама поехала за булочками. Думаю, кошки почувствовали перемены раньше нас. Они обе были сиамками, но из разных пометов. Хлоя, ласковая пятнистая соня, и Тони, полная ее противоположность: старый сварливый дурень, который сам драл на себе шерсть. Ее клочки вечно летали по дому и застревали в ковре, как крошечные перекати-поле. В те последние минуты я насыпала сухой корм в миски. Кошки вдруг навострили уши и повернулись в сторону двора. Возможно, они почуяли перемены. Они хорошо знали звук мотора маминого «вольво». Я так и не поняла, что именно их тогда насторожило — шорох колес стремительно подъехавшей к дому машины или истерический визг тормозов. Через мгновение я и сама догадалась, что мама взволнована, услышав на крыльце ее торопливые шаги и нервное звяканье ключей: на обратном пути из булочной она узнала тогда свежую, а теперь печально известную новость. — Немедленно включите телевизор! — крикнула она с порога, когда ворвалась в комнату, запыхавшаяся и вспотевшая. Забытые в замочной скважине ключи так весь день и проболтались в двери. — Происходит что-то кошмарное. Мы давно привыкли к маминой манере излагать мысли. Она любила приукрашивать, сгущать краски, преувеличивать. Выражение «кошмарно» могло относиться к чему угодно. Иногда оно обозначало тысячи совершенно обыденных ситуаций: уличную жару или пробки, подтекающие трубы или длинные очереди. Даже еле уловимый сигаретный дым порой становился «действительно и абсолютно кошмарным». Поэтому мы не торопились реагировать. Папа в желтой застиранной футболке «Падрес» вообще не сдвинулся с места — так и остался сидеть за столом, в одной руке держа чашку кофе, а другой почесывая затылок. Он как раз заканчивал читать статью из деловой рубрики. Я подошла к маме и открыла шуршащий бумажный пакет с булочками. Даже Ханна настолько хорошо ее знала, что продолжала спокойно копаться на дальней полке холодильника в поисках сливочного сыра. — Вы вообще знаете, что творится? — спросила мама. Нет, мы не знали. В молодости мама была актрисой. Она снималась в основном в рекламе шампуней и товаров для кухни, кассеты с ее роликами до сих пор пылились стопкой рядом с телевизором. Все говорили, что раньше мама отличалась удивительной красотой. Несмотря на то что с возрастом она прибавила в весе, я до сих пор восхищалась ее гладкой кожей и высокими скулами. Мама преподавала в средней школе — один час драматического искусства и четыре часа истории в неделю. Мы жили в ста пятидесяти километрах от Голливуда. Мама встала на наши спальники в двух шагах от телевизора. Размышляя об этом сейчас, я сразу вспоминаю, как она прикрывала рот ладонью — она всегда так делала, когда волновалась. Но тогда меня взбесило, что она топчет черными подошвами кроссовок чудесный спальник Ханны, розовый и в горошек. Он специально был предназначен не для невзгод туристического отдыха, а мягких ковров в отапливаемых домах. — Вы меня слышали? — спросила мама, нервно оглядываясь на нас. Я засунула в рот огромный кусок булки со сливочным сыром. В передних зубах у меня застряло кунжутное семечко. — Джоэл! — крикнула она отцу. — Я серьезно. Это чудовищно. Только тогда папа поднял взгляд от газеты, хотя так и не оторвал палец от строки, которую читал. Разве могли мы знать, что пыл маминых слов в кои-то веки соответствовал космическому масштабу событий? Мы жили в Калифорнии и, естественно, привыкли к колебаниям почвы. Мы знали о том, что ее поверхность может смещаться и подрагивать. У нас всегда лежали наготове фонарики с батарейками, а в туалете стояли галлоны с водой. Появление трещин на тротуарах казалось нормальным явлением. Бассейны иногда начинали плескаться и переливаться через край. Мы все умели прятаться под столами и уворачиваться от летящих осколков стекла. В начале каждого учебного года мы даже собирали большие герметичные мешки с продуктами длительного хранения на случай, если ядерный взрыв застанет нас в школе. Но в результате мы, калифорнийцы, оказались готовы к бедствию не лучше тех, кто строил себе дома на гораздо более спокойной земле. Когда мы наконец осознали, что произошло тем утром, то сразу выбежали во двор, ожидая от неба каких-то подтверждений. Но оно казалось обычным — синим и безоблачным. Солнце светило по-прежнему. Со стороны моря дул знакомый ветер, и в воздухе пахло, как всегда, — скошенной травой и жимолостью. Эвкалипты покачивались на ветру, словно морские анемоны. Чай в мамином чайнике уже успел завариться. Вдалеке за забором буднично гудела автострада. Высоковольтные провода продолжали жужжать. Если бы мы подбросили футбольный мяч в воздух, то вряд ли заметили бы, что он падает на землю чуть быстрее и ударяется о нее чуть сильнее, чем обычно. Одиннадцатилетняя девочка-подросток из пригорода, я стояла на улице рядом со своей лучшей подругой, и мне казалось, что мир совсем не изменился. На кухне мама хлопала дверцами и выдвигала ящики, лихорадочно проверяя, есть ли в доме все необходимое. — Я просто хочу знать, где лежат лекарства, — объяснила она. — Неизвестно, что может случиться. — Пойду-ка я домой, — сказала Ханна, обхватив себя руками. Она все еще не сняла фиолетовую пижаму и не причесалась. Капризные волосы, которые она отращивала со второго класса, требовали особого ухода. У всех моих знакомых девочек-мормонов были длинные прически. Доходившие до пояса волосы Ханны закручивались на концах, как язычки пламени. — Моя мама тоже, наверное, сходит с ума, — добавила она. Дома Ханну ждали многочисленные сестры, а я была единственным ребенком в семье. Когда Ханна уходила, я всегда расстраивалась. Слишком тихо становилось у нас без нее. Я помогла ей скатать спальник. Она собрала рюкзак. Если бы я знала, как не скоро состоится наша следующая встреча, то нашла бы особые слова, чтобы попрощаться. А так мы просто помахали друг другу, и папа отвез ее домой, на соседнюю улицу. По телевизору не показывали ничего особенного — никаких горящих городов, разрушенных мостов, покореженного металла, выжженной земли или изуродованных домов. Не было ни раненых, ни убитых. Поначалу катастрофа казалось совершенно невидимой. Наверное, поэтому я ощущала тогда не страх, а возбуждение из-за нарушения привычного течения жизни, из-за предчувствия чего-то нового. А вот мама пришла в ужас. — Как же так? — повторяла она, то закалывая, то распуская свои красивые, выкрашенные в каштановый цвет волосы. — Может, метеорит? — предположила я. Мы изучали Вселенную на уроках естествознания, я уже помнила порядок планет Солнечной системы и знала названия всех парящих в космосе небесных тел, а также имела представление о кометах, черных дырах и осколках гигантских камней. — Или ядерная бомба? — Это не ядерная бомба, — сказал папа, глядя на экран телевизора. Я видела, как двигались желваки на его лице. Он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Садиться он не собирался. «Человек способен адаптироваться к новым условиям — в известных пределах, конечно, — говорил по телевизору ученый. На его воротнике чернел крохотный микрофон. Ведущий наседал на него, добиваясь информации о худшем варианте развития событий. — И если скорость вращения Земли продолжит снижаться — подчеркиваю, пока это просто предположение, — то могу сказать, что нас ждут серьезные климатические изменения и, как следствие, землетрясения, цунами, массовое вымирание растений и животных. Возможно, океаны сместятся к полюсам…» У нас за спиной стучали на ветру вертикальные жалюзи, вдали рычал вертолет, шум его лопастей врывался в дом сквозь занавешенные окна. — Почему же это произошло? — спросила мама. — Хелен, — сказал отец, — я знаю не больше тебя. Про футбольный матч мы конечно же забыли. Моя форма весь день провисела на вешалке, а наколенники так и остались валяться в чулане. Потом я узнала, что в тот день на игру пришла только Микаэла, и, как всегда, опоздала. В одних носках, с распущенными волосами и бутсами через плечо, она мчалась с холма к полю, выплевывая попадавшие ей в рот кудряшки, но так и не встретила ни одной разминающейся девочки. Ветер не надувал синие майки, не трепал косички. Не увидела она ни родителей, ни тренеров: матери в солнцезащитных козырьках не потягивали холодный чай, отцы в шлепанцах не прогуливались вдоль линии поля. Не было ни ящиков со льдом, ни шезлонгов, ни нарезанных дольками апельсинов. Потом Микаэла, наверное, заметила, что на верхней стоянке для машин пусто. Только сетки бесшумно колыхались в воротах — единственное подтверждение того, что когда-то здесь играли в футбол. — Ты же знаешь мою маму, — сказала она мне много дней спустя за ланчем, нарочито ссутулившись и привалившись к стене в подражание сексапильным семиклассницам. — Когда я вернулась на нижнюю парковку, ее и след простыл. Мама Микаэлы была самой молодой родительницей в нашем классе. Остальным, даже самым эффектным, мамашам уже перевалило за тридцать пять, моя вообще отметила сорокалетие, а микаэловской маме только-только исполнилось двадцать восемь. Сама Микаэла это отрицала, но мы-то понимали, что это правда. Ухажеры так и вились вокруг нее. Гладкая кожа, упругое тело, высокий бюст и узкие бедра вызывали у нас смутное и безотчетное ощущение досады. Микаэла единственная из моих знакомых жила не в доме, а частной квартире, да еще и без отца.  перейти в каталог файлов | Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |