Главная страница
Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей
qrcode

Помощь разведенным родителям и их детям. Диана видра помощь разведенным родителям и их детям


НазваниеДиана видра помощь разведенным родителям и их детям
АнкорПомощь разведенным родителям и их детям.doc
Дата04.10.2017
Размер0.85 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаПомощь разведенным родителям и их детям.doc
ТипКнига
#25413
страница5 из 19
КаталогОбразовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей
Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19

Чувство вины и страх перед потерей любви вынуждают ро­дителей давать слишком короткие объяснения, которые, по сути, ребенку ничего не объясняют. И чем слабее реакция, тем спокойнее сердце родителя. Вот что пишет Фигдор: «Это про­сто потрясает, как часто между родителями и детьми возникает своего рода «коалиция отрицания» — тенденция родителей при­низить или вообще отрицать значение развода для детей встре­чает со стороны ребенка такую же готовность к отрицанию, ко­торая должна помочь ему смягчить конфронтацию с ужасным событием... Беззвучно сигнализирует мать ребенку: «Пожалуй­ста, пожалуйста, не отчаивайся. Покажи мне, что все не так уж плохо!» И этого бывает достаточно, чтобы настолько усилить тен­денцию отрицания у ребенка, что в конце концов мать начина­ет принимать желаемое за действительное».

Мать Петера и Розы рассказала о том, как безобидно реаги­ровали дети на сообщение о разводе, и лишь позже, в ходе кон-

50

сультации, когда психоаналитику удалось смягчить ее чувство вины, она вспомнила, как однажды, придя домой, застала детей рыдающими в спальне, где отец упаковывал свои чемоданы. Дети спросили, что тот делает, а он ответил: «Мама же сказала вам, я переезжаю!» Беседа психоаналитика с детьми показала, что дети тем не менее правильно поняли мать, когда та сообщила им о разводе, но не хотели об этом думать. Отца же, в отличие от мате­ри, не волновал вопрос, как отразится его уход на детях. Он не желал развода и сам чувствовал себя жертвой. Собственно, ин­формация отца едва ли отличалась от информации матери, но тот, в отличие от нее, не сигнализировал детям надежду. Как раз наоборот, он рассчитывал (скорее всего, бессознательно), что, может быть, дети объединятся с ним против матери и таким об­разом облегчат его чувство вины из-за собственной супружеской неверности, послужившей причиной развода. Для отца, в свою очередь, болезненные аффекты детей не были нежелательны и он их получил точно так же, как мать получила желанное равно­душие. Как сильно нуждалась мать в этой иллюзии (чтобы защи­тить себя от чувства вины), говорит тот факт, что ей удалось на долгие годы забыть эту сцену в спальне.

Отсутствие зримых аффектов далеко не означает, что дети в действительности не страдают. Причиненная им боль вызы­вает у них чувство вины или гнев. Мало того, отсутствие зри­мых реакций, как правило, имеет тяжелые последствия для преодоления душевного кризиса ребенка. Как можно отреа­гировать на чувства, которых тебе не показывают? Как оказать помощь, если о ней не просят? Иллюзия непричастности не позволяет также поговорить с ребенком об обстоятельствах развода, о его будущей жизни и обо всем, что так его волнует. В результате он остается один на один со своими чувствами и, прежде всего, со своими страшными фантазиями, которые не находят выхода. А ведь дети так нуждаются в объяснениях, утешении, в том, чтобы их мысли и фантазии были направле­ны в нужное русло.

Взрослые часто стремятся освободиться от своего чувства вины тем, что перекладывают вину на другого. Это мы видели сейчас на примере отца Петера и Розы. Ему не гак уж трудно было понять проявления аффекта у детей, но он рассчитывал, что чув-

51

ства эти будут направлены против матери и дети примут его сторону. Один отец прямо спросил своего семилетнего сына: «Скажи, ты хочешь, чтобы папа ушел?» И когда ребенок раз­рыдался, он посоветовал: «Ты должен это сказать маме и гово­рить всем, кто тебя спросит». Но и тот из родителей, кто ак­тивно добивался развода, тоже часто перекладывает свою вину на другого. Это делается для того, чтобы привлечь ребенка на свою сторону. Последствия таких обвинений опустошитель­ны для детей. Что может сделать Андрея после объяснения матери, что отец ее безответственный человек, игрок, пьяни­ца? Взять и стереть его образ в своем сердце? Образ отца, кото­рого она нежно любила, несмотря на все его слабости? Может ли она перестать любить его, увидев в нем некое «абсолютное зло». Но ведь это не под силу ни одному человеку! Она не мог­ла, да и не хотела верить во все, что говорила ей мать, хотя и не смела той противоречить. Но как она теперь сможет смотреть отцу в глаза, ведь она его не защитила?! Такие конфликты ло­яльности, конечно, потрясают ребенка и могут окончательно вывести его из душевного равновесия.

Фигдор далек от критики родителей. Мать Андреи видела ситуацию именно такой, и она чувствовала себя действитель­но невинной жертвой, хотя для ребенка вопрос объективной вины (если таковая вообще существует) не так уж важен. Од­нако можно ли требовать от человека так много героизма в момент его собственного страдания и гневного разочарова­ния?! Как можно ждать от него, чтобы он добровольно взял на себя всю ответственность за развал семьи и таким образом еще и освободил другого от доли его вины?! И тем не менее взять на себя ответственность необходимо! Необходимо собрать, что на­зывается, в кулак всю свою волю и весь свой здравый смысл и объявить себя взрослым. Как бы тяжело это ни было. Во имя об­легчения страдания детей, чтобы освободить их от их чувства вины и предоставить таким образом благоприятные условия для их дальнейшего развития.

Яркий пример защиты от собственного чувства вины ви­дели мы на примере матери Марио, которая на протяжении двух лет скрывала от сына развод. Но делала она это, конечно, не из злого умысла. Может быть, она думала, что, чем старше

52

будет сын, тем легче перенесет известие о разводе. Но ребенок фактически год спустя уже начал переживать развод. Подоб­ные укрывательства намного опаснее правды. Опасность скры­вается в фантазиях ребенка, который однажды замечает, что что-то не так. А поскольку внешне все кажется в порядке, то он не может ни с кем поделиться, рассказать о своих фантази­ях, которые часто намного страшнее и опаснее самой печаль­ной реальности. Опасения, страхи ребенка не только не смяг­чаются, а, напротив, возрастают. Когда Марио узнал, нако­нец, о разводе, он мог думать так: либо его обманули, когда отец «уехал в командировку», либо долгая разлука привела к разрыву отношений родителей и разрушила отношения сына и отца. В первом случае ребенок потеряет всякое доверие к взрослым, во втором — потеряет веру в то, что отношения мо­гут продолжаться, несмотря на расставания. В результате та­ких переживаний дети развивают в себе потребность посто­янно контролировать любимого человека, потому что увере­ны, иначе они его потеряют. Представьте теперь себе мужа, который «не выпускает жену из дому», или жену, которая по пятам преследует мужа, проверяет его записную книжку и со­держимое его карманов.

В отличие от родителей Стефана и Магдалены, поведе­ние этих родителей, каким бы понятным оно ни казалось, носит откровенно инфантильный характер. «Откладывать со­общение о разводе или вообще его скрывать, желать поскорее закончить неприятный разговор, надеяться на то, что развод не так уж и страшен для детей, — все это, согласитесь, очень напоминает поведение детей, которые стоят перед необходи­мостью исповедовать родителям свои прегрешения и стара­ются по возможности «смягчить краски»... Если я и исполь­зую такое сравнение, то тем не менее оно далеко от критики или пренебрежения. Я просто рисую ситуацию...»

И действительно, часто родители в тот момент, когда не­обходимо информировать ребенка о разводе, сами чувствуют себя как провинившиеся дети, им хочется уйти от ответствен­ности, пощадить себя, найти отговорки, обвинить других, скрыть и т. д. Эти регрессии взрослых, в общем, нормальны, мало того, они, как правило, повседневны. Но под влиянием

53

развода они могут привести к очень тяжелым последствиям. Получается нечто ужасное, а именно, обмен ролями, где ро­дители выступают в роли детей, а дети в роли критикующих взрослых, которым вверено право выносить решения о винов­ности. И это именно в тот момент, когда ребенок ни в чем так сильно не нуждается, как в том, чтобы ему «разрешили» оста­ваться ребенком. И в том, чтобы можно было вот этим взрос­лым — на то они и взрослые! — доверить свое такое неверное будущее!

Важнейшее и труднейшее задание, которое в столь тяжелое время после развода встает перед родителями, заключается в том, чтобы с чистой совестью взять на себя ответственность за при­чиненную детям боль. Даже если в дальнейшем развод, скорее всего, откроет перед детьми лучшие возможности развития, сам момент развода всегда жутко болезнен и ввергает детей в ду­шевный кризис. И ведь это не кто иной, как именно родители создали такую ситуацию, и именно они повинны в страданиях детей. Но сознание собственной вины есть нечто совсем иное, чем мучительное и невыносимое чувство вины... которое связа­но с представлением о совершении чего-то запретного, безот­ветственного.

«Если я, как взрослый человек, признаю свое психичес­кое право на существование, если я знаю, что данный шаг, как результат моих потребностей, в результате пойдет также на пользу и ребенку, потому что я смогу снова свободно ды­шать и на что-то надеяться в жизни, то я могу спокойно взять на себя эту ответственность перед ребенком. Одновременно позиция, которую я называю ответственностью за вину, яв­ляется важным условием того, что развод в конечном итоге сыграет все же положительную роль для ребенка. Если я знаю, что я у кого-то что-то отнял, кому-то причинил боль, потому что в тот момент у меня не было другого выхода, то я, по край­ней мере, буду стараться смягчить эту боль, буду стремиться по возможности исправить положение, чтобы реально умень­шить свою собственную вину. Но если я просто не в состоя­нии выносить саму мысль о том, что я виноват, я буду зату­шевывать или отрицать причиненное мною страдание. Вме­сто того чтобы подумать: «Мне очень жаль, что так получи-

54

лось и я должен что-то предпринять, чтобы улучшить поло­жение», я скажу: «Нет оснований для жалоб и мне не в чем себя упрекать!». И я скрою свою вину или переложу ее на ребенка или разведенного супруга».

На примере Магдалены и Стефана Фигдор показывает яр­кий пример ответственного отношения родителей к своим действиям. Они настолько серьезно восприняли переживания детей, что те в короткие сроки сумели побороть свои страхи и их душевное равновесие было восстановлено. К сожалению, такое случается нечасто. Можно привести сотни примеров, когда детям было отказано в «неотложной первой помощи» уже в тот момент, когда они впервые услышали о разводе. И именно те обстоятельства, которые сопровождают информа­цию о разводе, часто дают толчок так называемому послераз-водному кризису.

Собственно, эту позицию ответственности за вину Фиг­дор считает важной не только в ситуации развода, но и вообще рассматривает ее как основную педагогическую позицию. Особенно там, где речь идет об ограничениях и запретах. Он рассказывает об одном отце, который конечно же в своих взглядах не одинок. Тот заявлял следующее: «Нельзя разре­шать детям все. Даже если для этого есть возможности. Пото­му что в жизни они должны уметь отказываться». Подобные заявления звучат чуть ли не насмешкой, если посмотреть по­внимательнее, каким ограничениям, налагаемым уже наши­ми общественными условиями, подвержены наши дети, на­чиная со второго года жизни. Подобная позиция защищает ма­терей, отцов, воспитателей от необходимости признаться себе в том, как много разочарований приносим мы своим возлюб­ленным чадам тем, что постоянно вынуждены запрещать и предписывать, а также требовать соблюдения всяких других норм. Но ведь у нас самих просто нет иного выхода, мы вы­нуждены это делать. Больно думать о том, какими жестоки­ми, несправедливыми, эгоистичными и злыми должны мы при этом выглядеть в глазах своих детей. Однако вместо того, чтобы сознательно подойти к реально существующему и от нас мало зависящему конфликту, мы делаем бесправной позицию ребенка: «Чего ты злишься, это на твою же пользу!». Но если я

55

понимаю не только свою ответственность, но и гнев ребенка, то я не стану придавать запретам форму идеологии, а постара­юсь помочь моему дорогому малышу преодолеть разочарова­ние, стану его утешать, искать компромиссы, предлагать по­терянному удовольствию замену. И по меньшей мере вместо: «Нечего злиться!», скажу: «Мне очень жаль, но я вынуждена это делать». Тогда ребенку отказ будет не так обиден и он не очень испортит наши отношения. Ведь ребенок верит, что от­каз в удовлетворении его желаний это всего лишь проявление моей власти и ничего удивительного, если в результате он на­чинает бороться со мной за эту власть.

Поэтому очень и очень важно разговаривать с детьми, объяс­нять им причины развода в доступной для них форме, учить ре­бенка словами выражать свои чувства. И это не только в период тяжелого душевного кризиса, вызванного разводом, но и вообще в повседневном общении. Л для этого мы и сами должны учиться без страха признаваться себе в своих желаниях и потребностях, а не вытеснять их из нашего сознания, как если бы это было не­что недозволенное или постыдное.

КАК ДЕТИ РЕАГИРУЮТ НА РАЗВОД? КРИК О ПОМОЩИ!

Недавно в одном женском журнале мне попалась статья психолога на тему, как следует реагировать на «детские капри­зы». Автор рекомендует их просто игнорировать и дает сове­ты, как можно привить детям определенные навыки внешне­го поведения. Это было скорее похоже на (уже давно устарев­шие) советы по дрессировке собак. И таких советов дается кругом великое множество. Удивительно было слышать это из уст психолога, которая даже не задумалась о том, что, может быть, у каждого детского каприза есть свое внутреннее содер­жанье и детские конфликты не менее важны, чем все наши «взрослые» проблемы. С той только разницей, что у ребенка нет наших прав. Как часто можно слышать почти враждебное: «Оставь его, он просто хочет обратить на себя внимание!» Да, пожалуй, и хочет, но почему? В каждом навязчивом поступке ребенка заключена своя информация. Словом «каприз» име­нуем мы нечто явно не серьезное, не важное. Но если мы хо­тим, чтобы ребенок наш рос психически здоровым, уверен­ным в себе, смелым и опытным, мы должны взять себе за ос­нову относиться к его переживаниям серьезно, а не игнориро­вать и не именовать их «глупыми капризами». Его проблемы, кажущиеся нам порой такими незначительными, поверьте, не менее серьезны, чем проблемы взрослого человека. Нет, они, пожалуй, еще серьезнее, потому что вся психическая жизнь взрослого человека строится на образцах отношений и пере­живаний, усвоенных в детстве. Кроме того, Фигдор справедли­во утверждает: ничто не портит отношений так, как пренебре­жение к чувствам. Мне часто вспоминается одна весьма спра­ведливая и довольно психологическая строчка из такого, в общем, далеко не психологичного Маяковского: «Гвоздь в моем сапоге кошмарнее всех Помпеи!»

Что же касается ситуации развода, то это чрезвычайно важ­но дать ребенку возможность выражать свои аффекты, утешать

57

его скорбь, говорить с ним о его страхах и переживаниях. Го­ворить, говорить, говорить. Много раз повторять. Даже если вам кажется, что вы уже достаточно об этом сказали. Факт по­вторения и неоднократного подтверждения очень важен для развития детской психики. Вы же знаете, как любит ваш ма­лыш, чтобы вы снова и снова читали ему его любимую сказку, хотя он давно уже знает всю ее наизусть и даже поправляет вас, если вы ошибетесь. Он таким образом опять и опять про­веряет для себя надежность мира.

Чрезвычайно важно не образовывать коалиций и не навязы­вать ребенку конфликта лояльности: ваш ребенок имеет пра­во не только на любовь обоих родителей, но и святое его право — самому любить вас обоих. О конфликте лояльности и его пагубной роли мы будем еще говорить. Сейчас скажу толь­ко, что, ревниво препятствуя любви вашего ребенка к разве­денному отцу или матери, вы не только не защищаете его лю­бовь к вам, вы подвергаете ее большой опасности. Почему, бу­дет рассказано позже.

Мы описали только первые шаги помощи детям по дороге в их неверное разведенное будущее. Шаги эти ограничивают­ся в основном областью устной коммуникации. Но вспомним родителей Стефана и Магдалены — они реагируют на зримые реакции детей и другими способами. Мать Магдалены поня­ла, что зависимость дочери продиктована страхом после отца потерять теперь и маму и дочка просто не способна ни на ка­кой другой способ преодоления своего страха. Мать ответила тем, что целиком предоставила себя в распоряжение ребенка. Заметьте, когда ее восьмилетняя девочка вдруг стала хватать­ся за мамину юбку, как трехлетняя, и «закатывала истерики», когда мама уходила из дому, мать не раздражалась («Ну что еще за глупые капризы?!»), напротив, она позволила дочери контролировать себя, раз той это было нужно. Если бы она этого не сделала, Магдалена оказалась бы пассивно предос­тавлена своим страхам, и они возрастали бы из-за ее беспо­мощности. С обычной «педагогической» позиции можно было бы предположить, что «потакание капризам ребенка» лишь усилит в девочке «деспотическую потребность в контроле». На деле же обычно происходит нечто обратное и это вполне ло-

58

гично. Подумайте сами, ведь и мы, взрослые, доверяем лишь тем людям, которые неоднократно доказали нам свою надеж­ность. Мать признала зависимость ребенка, нашла в себе силы выносить его капризы, она освободила девочку от необходи­мости отчаянно бороться за ее близость. Но если бы она оста­валась дома только тогда, когда ребенок кричит и плачет, то «педагогическая» позиция и вправду подтвердилась бы; Маг­далена пришла бы к заключению: «Мама остается дома толь­ко тогда, когда я ее к этому вынуждаю». А принуждение и кон­троль — это не одно и то же. Добровольные уступки матери дали Магдалене возможность понять, что мама не покинет дочку, и страхи девочки сильно смягчились. Она восстанови­ла свое доверие в доброту мира.

Со Стефаном получилось несколько иначе. Его родители, занятые своими раздорами, казалось, забыли о существовании ребенка. Но ему повезло — дедушка пришел на помощь имен­но в тот момент, когда внук больше всего в этом нуждался. Но повезло Стефану и в том, что родители достаточно скоро вспомнили о существовании сына и в день своего рождения он, наконец, обнаружил, что у него все еще есть и мама, и папа.

Мы уже говорили, именно чувство вины приводит роди­телей к тому, что они недооценивают значение развода для детей и отдаются иллюзии, будто последний не так уж и стра­шен для них. По этой причине они часто не замечают душев­ных реакций ребенка или всячески мешают их проявлению. Такие родители просто психически не в состоянии взять на себя ответственность за причиненную детям боль. Фигдор подчеркивает, что речь здесь идет тем не менее о вине вполне поправимой. Какой бы нестерпимой ни была боль, ведь не исключено, что решение о разводе в дальнейшем может по­влиять на ребенка вполне благотворно.
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19

перейти в каталог файлов

Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей

Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей