Ялом И. - Дар психотерапии. Ирвин Ялом Дар психотерапии Мэрилин, душевному другу вот уже больше полувека
 Скачать 0.79 Mb.
| Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |
| Глава 44 Беседуйте о смысле жизни Все мы, человеческие существа, являемся созданиями, ищущими смысл. Созданиями, которые имели несчастье попасть в мир, лишенный внутреннего смысла. Одна из наших главных задач состоит в изобретении такого смысла, который был бы достаточно значим, чтобы поддержать жизнь и осуществить хитрый маневр отрицания нашего авторства этого смысла. Вместо этого мы приходим к заключению, что он уже был «вон там» в ожидании нас. Постоянно продолжающийся поиск значимых смысловых систем часто приводит к кризисам смысла. Гораздо больше индивидов, чем осознают терапевты, прибегают к терапии из-за тревоги о смысле жизни. Юнг писал о том, что одна треть его пациентов консультировалась с ним по этой причине. Жалобы принимали самые различные формы: например, «Моя жизнь никак не обоснована», «У меня ни к чему нет страсти», «Почему я живу? С какой целью?», «Несомненно, в жизни есть некое более глубокое значение», «Я чувствую себя настолько опустошенным — телевизор каждый вечер заставляет меня сознавать, сколь бессмысленна, столь бесполезна моя жизнь», «Даже сейчас, в пятьдесят, я все еще не знаю, чем хочу заниматься, когда вырасту». Однажды мне приснился сон (описанный мной в книге «Мамочка и смысл жизни»), в котором, борясь со смертью в больничной палате, я внезапно оказался на развлекательном парковом аттракционе (Комнате Ужасов). Как только повозка почти въехала в черную пасть смерти, я вдруг заметил мою мертвую мать в толпе смотрящих и позвал ее: «Мамочка, мамочка, ну как я тебе?» Сон, и особенно мой крик — «Мамочка, мамочка, ну как я тебе?» — преследовал меня долгое время не из-за образов смерти во сне, но из-за его мрачного подтекста, относящегося к смыслу жизни. Я спрашивал себя, возможно ли то, что я потратил всю свою жизнь на единственную цель — получить одобрение моей матери? Из-за того, что у меня были напряженные отношения с матерью и я совершенно не ценил ее одобрение при жизни, этот сон был еще более животрепещущим. Кризис смысла, отраженный в этом сне, подтолкнул меня взглянуть на свою жизнь под другим углом. В истории, которую я написал сразу же после этого сна, я веду разговор с призраком своей матери для того, чтобы залечить разрыв между нами и понять, как переплетались и противоречили друг другу смыслы наших жизней. На некоторых эмпирических семинарах используются методики для стимулирования рассуждения о смысле жизни. Наверное, самым простым было бы спросить у участников, какую надгробную эпитафию они хотят увидеть на своих могилах. Большинство таких расспросов о смысле жизни приводит к обсуждению таких проблем, как альтруизм, гедонизм, преданность делу, производительность, творчество, самореализация. Многие чувствуют, что проекты смысла жизни приобретают более существенное значение, если находятся за пределами нашего «я» — иными словами, направлены на что-то или кого-то вне нас, например, любовь к благому делу, человеку, божественной сущности. Недавний успех молодых миллионеров, сделавших состояния на высоких технологиях, часто порождает жизненный кризис, который может свидетельствовать о наличии систем смысла жизни, которые не выходят за пределы собственного «я». Многие такие индивиды начинают свою карьеру с незамутненным видением — делать ее, зарабатывать кучу денег, жить разнообразной жизнью, добиться уважения коллег, рано выйти на пенсию. И беспрецедентное число молодых людей на четвертом десятке поступают именно так. Но затем возникает вопрос: «Что теперь? Как же быть с остальной частью моей жизни — следующими сорока годами? » Многие связанные с высокими технологиями молодые миллионеры, которых я встречал, продолжают делать все то же самое: организовывают новые компании, пытаются повторить свой успех. Зачем? Они говорят себе, что должны доказать, что это не чистое везение, что они могут делать это сами, без помощи партнера или наставника. Они поднимают планку. Чтобы почувствовать, что они сами и их семьи теперь обеспечены, они больше не нуждаются в одном или двух миллионах в банке — им нужно пять, десять, даже пятьдесят миллионов, чтобы почувствовать себя в безопасности. Они осознают бессмысленность и иррациональность получения еще больших денег, когда у них уже больше, чем они могут потратить за всю свою жизнь. Но это не останавливает их. Они осознают, что отнимают время, которое могли бы провести в своих семьях, со всем тем, что близко их сердцу, но они просто не могут бросить эту игру. «Деньги просто валяются там, — говорят они мне. — Все, что надо сделать, так это подобрать их». Они должны совершать сделки. Один настоящий предприниматель, занимающийся недвижимостью, рассказал мне о своем страхе, что он просто исчезнет, если остановится. Многие чувствуют скуку — даже самое слабое дуновение скуки гонит их обратно к игре. Шопенгауэр писал, что желание само по себе никогда не выполнимо — как только претворяется одно, появляется другое. И любая короткая отсрочка, период мимолетной пресыщенности немедленно перерастает в скуку. «Каждая человеческая жизнь, — сказал он, — мечется между болью и скукой». В отличие от моего подхода к другим экзистенциальным первичным тревогам (смерти, изоляции, свободе), я нахожу, что лучше всего не подходить к смыслу жизни напрямую. Нам следует погрузиться в один из множества возможных смыслов, особенно уделяя внимание основе, выходящей за пределы «я». Важен только конечный результат, и нам, терапевтам, лучше всего идентифицировать и помогать удалять препятствия на пути его достижения. Вопрос о смысле жизни, как учил Будда, решается не наставлением. Нужно погрузиться в пучину жизни и позволить вопросу уплыть. Глава 45 Свобода Выше я описал четыре первичные тревоги, четыре фундаментальных факта существования — смерть, изоляцию, бессмысленность, свободу, которые при конфронтации могут вызывать глубокую тревогу. Взаимосвязь между свободой и тревогой не столь очевидна на интуитивном уровне, потому что с первого взгляда кажется, что свобода содержит в себе только позитивные значения. В конце концов, разве на протяжении всего своего развития западная цивилизация не стремилась к обретению политической свободы, не боролась за нее? Однако свобода имеет и темную сторону. Рассматриваемая с ракурса самосоздания, выбора, воли и действия, свобода психологически сложное понятие, насыщенное тревогой. В глубочайшем смысле мы ответственны за самих себя. Мы являемся, по выражению Сартра, авторами своего «я». 1 юсредством нашего выбора, наших действий или бездействия, мы, в конце концов, создаем самих себя. Мы не можем избавиться от этой ответственности, этой свободы. По словам Сартра, «мы обречены на то, чтобы быть свободными». Наша свобода простирается даже глубже, чем замысел нашей собственной жизни. Более двух столетий тому назад Кант научил нас тому, что мы ответственны за придание формы и содержания не только внутреннему, но также и внешнему миру. Мы сталкиваемся с внешним миром только после его преобразования при помощи нашего неврологического и психологического аппарата. Действительность — это совершенно не то же самое, что представлялось нам в детстве. Мы не проникаем внутрь (и, в конце концов, уходим из) совершенного мира. Вместо этого мы играем центральную роль в конституировании этого мира — и мы создаем его, хотя он и представляется нам независимой от нас действительностью. А значимость темной стороны свободы для тревоги и для клинической работы? Один ответ можно обнаружить, если посмотреть вниз. Если мы все — основные создатели мира, тогда где же твердая почва под нами? Что под нами? Ничто, Das Nichts, как сказали бы немецкие экзистенциалисты. Пропасть, бездна свободы. И с осознанием этого небытия в центре существования приходит глубокая тревога. Так, хотя термин свобода и отсутствует на терапевтических сеансах, равно как и в учебниках по психотерапии, его производные — ответственность, воля, желание, решимость — заметные составляющие всех психотерапевтических стремлений. Глава 46 Помогая пациентам принять ответственность Пока пациенты упорствуют в своей уверенности, что все их основные проблемы являются результатом чего-либо вне их влияния — действий других людей, слабых нервов, социальных несправедливостей, генов — тогда терапевты ограничены в том, что они способны предложить. Мы можем сострадать, предлагать более приемлемые методы ответа на удары и несправедливость жизни; мы можем помочь пациентам достичь спокойствия или научить их более действенно менять свое окружение. Но если мы ожидаем более значительной терапевтической перемены, мы обязаны поддержать пациентов в принятии ответственности — другими словами, в постижении того, как они сами способствуют своему страданию. Например, пациентка может описать ряд ужасающих жизненных случаев в одиноком мире: мужчины жестоко обращаются с ней, друзья предают ее, работодатели эксплуатируют, любовники обманывают. Даже если терапевт убежден в достоверности описанных событий, приходит время, когда нужно обратить внимание на роль самого пациента в последовательности событий. В сущности, терапевт должен сказать: «Даже если 99 процентов от негативных событий, произошедших с вами, — это вина кого-то другого, я хочу взглянуть на оставшийся один процент — часть, за которую несете ответственность вы. Мы должны посмотреть на вашу роль, даже если она и невелика, потому что именно здесь я могу оказать вам наибольшую помощь». Уровень готовности принять ответственность невероятно различается от пациента к пациенту. Некоторые быстро приходят к пониманию своей роли в собственном разочаровании; другие находят признание ответственности столь сложным, что это составляет главную часть терапии, и в случае, если этот шаг сделан, терапевтическое изменение может произойти само по себе, без каких-либо усилий. Каждый терапевт разрабатывает методику, помогающую облегчать признание ответственности. Порой, работая с часто эксплуатируемым пациентом, я подчеркиваю, что у каждого эксплуататора должен быть свой эксплуатируемый — то есть, если они снова и снова оказываются в роли эксплуатируемого, в этом случае в этой роли должно быть нечто привлекательное и для них. Что это может быть? Некоторые терапевты считают обязательным для себя поставить пациентов перед таким вопросом: «Что вы получаете от этой ситуации?» Формат групповой терапии предлагает особенно удобное средство для того, чтобы помочь пациентам осмыслить свою личную ответственность. Все пациенты начинают работу в группе на равных основаниях, и уже через несколько недель или месяцев каждый участник формирует для себя определенную межличностную роль в этой группе — роль, подобную той, которую он занимает в его/ее внешней жизни. Более того, группа причастна к тому, как каждый участник формирует эту межличностную роль. Эти шаги гораздо более очевидны, если восстановлены здесь-и-сейчас, чем в том случае, когда терапевт пытается реконструировать их из ненадежного рассказа самого пациента. Акцент терапевтической группы на обратной связи дает начало последовательности «ответственность — признание»: 1. Члены группы узнают, как другие видят их поведение. 2. Затем они узнают, какие чувства у других вызывает их поведение. 3. Они узнают, как их поведение формирует мнение других людей о них. 4. Наконец, они узнают, что первые три этапа формируют их собственное мнение о себе. Таким образом, процесс начинается с поведения пациента и завершается пониманием того, как каждый участник оценивается остальными и самим собой. Эта последовательность может лечь в основу сильных интервенций группового терапевта. Например: «Джо, давайте взглянем, что происходит с вами в этой группе. Вот вы здесь. После двух месяцев вы чувствуете себя не слишком хорошо — несколько участников нетерпимо настроены по отношению к вам (или испуганы вами, или избегают вас, или чувствуют злость или раздражение, или ощущают себя соблазненными или преданными). Что же произошло? Эта ситуация вам знакома? Не хотите ли вы рассмотреть вашу роль в том, что вызвало все это?» Индивидуальные терапевты также используют преимущества данных «здесь-и-сейчас» и указывают на ответственность пациента в терапевтическом процессе — например, опоздания пациента, утаивание информации и чувств, забывчивость фиксировать свои сны. Признание ответственности является важнейшим первым шагом в терапевтическом процессе. Когда личности понимают свою роль в создании затруднений в собственной жизни, они также осознают, что они и только они имеют возможность изменить эту ситуацию. Взгляд назад на чью-либо жизнь и признание ответственности за то, что они сделали с собой, может привести к немалому огорчению. Терапевт обязан предвидеть это огорчение и попытаться смягчить его. Я часто заставляю пациентов представить свое будущее и рассмотреть, как они смогут жить сейчас так, словно вот уже пять лет они оглядываются на свою жизнь без снова и снова охватывающего их чувства сожаления. Глава 47 Никогда (почти никогда) не принимайте решения за пациента Несколько лет назад Майк, тридцатитрехлетний врач, консультировался со мной из-за неотложной дилеммы: у него было временное совладение на побережье Карибского моря, и он собирался поехать туда на месяц в отпуск. Но существовала одна проблема — огромная проблема. Он пригласил двух женщин составить ему компанию, и обе согласились — Дарлен, его постоянная подружка, и Патриция, блестящая женщина, с которой он познакомился за пару месяцев до этого. Как ему следовало поступить? Тревога парализовала его. Он описывал мне свои отношения с двумя женщинами. Дарлен, журналистка, была королевой школьного бала в средней школе. Он встретился с ней вновь на собрании выпускников школы несколько лет назад. Он нашел ее прекрасной и соблазнительной и влюбился, не сходя с места. Хотя Майк и Дарлен жили в разных городах, последние три года у них был бурный роман. Они ежедневно разговаривали по телефону и проводили вместе выходные и отпуска. В последние месяцы, однако, страсть несколько поутихла. Майк чувствовал, что Дарлен привлекает его меньше, их сексуальная жизнь зачахла, а телефонные беседы казались отрывочными. К тому же ее обязанности журналиста требовали частых поездок, так что очень часто ей было сложно выехать на выходные и просто невозможно быть ближе к нему. А Патриция, его новая знакомая, представлялась воплощением мечты: педиатр, элегантна, обеспечена, живет на расстоянии полмили, и более чем готова быть с ним. Казалось, что здесь нечего особенно анализировать. Я воспроизвел описания двух женщин, интересуясь между тем: «В чем проблема?» Решение казалось столь очевидным — Патриция была именно тем, что ему нужно, а с Дарлен было связано столько сложностей — да и конечный срок так быстро приближался, что я ощущал сильнейший соблазн встрять и сказать ему, чтобы он смирился и огласил свое решение, единственное разумное решение, которое могло быть принято. В чем заключалась причина промедления? Зачем нужно было усложнять положение бедной Дарлен, жестоким и совершенно бессмысленным образом обманывая ее? И хотя я избежал ловушки и не сказал ему открыто, как следует поступить, мне удалось донести до него свое мнение. У нас, терапевтов, есть свои маленькие хитрости — такие заявления, как: «Интересно, что мешает вам действовать в соответствии с тем решением, которое вы, как кажется, уже приняли». (И интересно, чтобы на этом свете делали терапевты без слова «интересно»?) Вообще-то, так или иначе, я оказал ему огромную услугу (и это в течение всего трех быстро прошедших сеансов!), подвигнув его на написание неизбежного письма Дарлен и отплытие в сторону пылающего карибского заката вместе с Патрицией. Однако он не пылал очень долго. В последующие несколько месяцев происходило нечто странное. Хотя Патриция продолжала оставаться женщиной его мечты, Майку становилось не по себе от ее настойчивости в отношении близости и взаимных обязательств. Ему не нравилось то, что она дала ему ключи от своей квартиры и заставила его ответить ей тем же. И потом, когда Патриция предложила ему жить вместе, Майк отказался. На наших сеансах он начал напыщенно рассуждать о том, насколько он ценил свое личное пространство и уединение. Патриция была действительно необыкновенной женщиной, без каких-либо недостатков. Но он ощущал вторжение в свой мир. Он не хотел жить с ней или с кем-либо еще, и вскоре они расстались. Пришло время, Майк начал искать других отношений, и однажды он показал мне объявление, которое вывесил в службе виртуальных знакомств. В нем точно определялись особенные черты той женщины, с которой он хотел бы познакомиться (красота, приблизительный возраст и биография). Он описывал тот вид отношений, который был ему нужен (всестороннее, но независимое соглашение, в котором он и она сохраняли бы свое собственное пространство, часто говорили по телефону и проводили бы вместе выходные и отпуска). «Вы знаете, док, — сказал он тоскливо, — звучит точно как Дарлен». Мораль этой предостерегающей истории заключается в том, чтобы с опаской относиться к позывам вмешаться и принять решение за пациента. Это всегда плохая идея. Как иллюстрирует эта виньетка, у нас не только нет магического кристалла, но мы еще и работаем с ненадежными сведениями. Информация, которую предоставляет нам пациент, не только искажена, но еще и изменяется по мере того, как проходит время или меняются отношения с терапевтом. Неизбежным образом возникают новые неожиданные факторы. Если, как это было в этом примере, информация, которую предоставляет пациент, всячески склоняет к принятию конкретных действий, то в этом случае пациент по целому ряду причин нуждается в поддержке для принятия особенного решения, которое может, а может и не быть самым толковым из всех возможных поступков. Я стал особенно скептически настроен в отношении рассказов пациентов о вине супругов. Снова и снова у меня был опыт встречи с одним из супругов, и я был поражен отсутствием общих черт между человеком, сидящим передо мной, и тем, о ком я слышал в течение многих месяцев. Что обычно пропускается в рассказах о семейных разногласиях, так это роль пациента в этом процессе. Для нас гораздо лучше полагаться на более достоверные данные — данные, не воспринимаемые через пристрастное изложение пациента. Существуют два особенно полезных источника гораздо более объективных наблюдений: сеансы с парами, на которых терапевт может посмотреть на взаимодействие между партнерами и фокусирование внимания на терапевтических взаимоотношениях здесь-и-сей-час, где терапевты могут видеть, какой вклад делают пациенты в их межличностные отношения. Одно предостережение: иногда, когда доказательство того, что пациент стал жертвой насилия со стороны другого, слишком сильно и так очевидна необходимость решительных действий, — на терапевте лежит обязанность оказать всевозможное влияние, чтобы отстоять принятие конкретных решений. Я делаю все возможное, чтобы отговорить женщину, явно пережившую физическое насилие, от возвращения в то окружение, в котором она наверняка будет задета еще сильнее. Отсюда и оговорка «почти никогда» в заглавии этого раздела.  перейти в каталог файлов | Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |