мальчик в полосатой пижаме. Мальчик в полосатой пижаме
 Скачать 1.33 Mb.
| Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |
Бруно часто отпускал замечания такого рода, старательно притворяясь, что катастрофы на кухне, когда он отрекся от дружбы со Шмуэлем, словно никогда и не было. Он до сих пор не оправился от потрясения и продолжал корить себя, хотя Шмуэль, к его чести, казалось, напрочь позабыл об том случае. — Может быть, когда-нибудь и поиграем, — сказал Шмуэль. — Если нас отсюда выпустят. Бруно все чаще размышлял об ограде. О том, что происходит по обе ее стороны и зачем ее вообще здесь протянули. Не спросить ли папу с мамой, прикидывал Бруно, но в конце концов отказался от этой затеи, подозревая, что они либо рассердятся на него за подобный вопрос, либо наговорят каких-нибудь гадостей про Шмуэля и его семью. Поэтому он решился на неординарный поступок — обратиться к «безнадежному случаю». Комната Гретель радикально изменилась с тех пор, как он в последний раз туда заходил. Начнем с того, что там не было ни одной куклы. С месяц назад, примерно в то же время, когда лейтенант Котлер уехал из Аж-Выси, Гретель вдруг постановила, что куклы ее больше не интересуют, и, сложив их в четыре большие сумки, выбросила вон. Там, где прежде были куклы, теперь висели карты Европы, подаренные ей отцом и утыканные маленькими булавками. Ежедневно Гретель передвигала булавки, предварительно справившись со свежей газетой. Бруно иногда казалось, что она сходит с ума. Но если даже и так, она почти прекратила дразнить брата и приставать к нему, вот он и подумал, что от разговора с сестрой вреда не будет. Он вежливо постучал в дверь, зная, как она бесится, когда он входит без стука. — Привет. — Зачем явился? — Гретель сидела за туалетным столиком, экспериментируя с волосами. — Просто так. — Тогда убирайся. Бруно кивнул, но в комнату, однако, вошел и присел на край кровати. Сестра наблюдала за ним краем глаза, но не произносила ни слова. — Гретель, — нарушил молчание Бруно, — можно тебя спросить кое о чем? — Только побыстрее. — Все здесь, в Аж-Выси… — начал он, но она сразу же его перебила: — Бруно, прекрати называть это место Аж-Высью! — Гретель рассердилась так, будто более грубой ошибки в истории человечества никто не совершал. — Почему ты не можешь выговорить название правильно? — Но я и говорю правильно, Аж-Высь, — возразил Бруно. — Нет. — Сестра произнесла название лагеря как полагается, попытавшись научить брата. Бруно нахмурился, но тут же пожал плечами: — А я разве не так сказал? — Не так… Ай, ладно, не желаю с тобой спорить, — фыркнула Гретель, теряя терпение, которого у нее в запасе и без того было немного. — Выкладывай, зачем пришел. Чего тебе надо? — Я хотел узнать об ограде. — Бруно решил, что начинать надо с самого важного вопроса. — Зачем она здесь? Гретель резко повернулась лицом к брату и пристально уставилась на него: — Ты что, не знаешь? — Нет. Я не понимаю, почему нас не пускают за ограду. Почему мы не можем пойти туда и поиграть? Чем мы так плохи? Гретель удивленно помолчала, а потом расхохоталась. Смеяться она прекратила, только когда поняла, что Бруно и не думал шутить. — Бруно, — заговорила она детским голоском, будто речь шла о самых элементарных вещах, — забор поставили не для того, чтобы мы туда не ходили, а для того, чтобы они не являлись к нам. Бруно обдумал ее слова, но особой ясности в ситуацию они не внесли. — Но почему? — Потому что их нужно держать вместе, — пояснила Гретель. — Вместе с их родными то есть? — Ну да, вместе с родными. И с людьми их породы. — Что значит — «их породы»? Гретель устало вздохнула: — С другими евреями, Бруно. Неужели ты не знал? Поэтому их и держат всех вместе, чтобы они не смешивались с нами. — Евреи. — Бруно опробовал слово на языке. Ему понравилось, как оно звучит. — Евреи, — повторил он. — Значит, все люди на той стороне ограды — евреи? — Совершенно верно, — подтвердила Гретель. — А мы евреи? Гретель выпучила глаза и открыла рот, будто ей отвесили пощечину. — Нет, Бруно. Это абсолютно не так. И не вздумай заводить с кем-нибудь подобные разговоры. — Но почему? И кто же мы тогда? — Мы… — отозвалась Гретель и умолкла, засомневавшись, как следует отвечать на этот вопрос. — Мы… — начала она снова, но верного ответа так и не нашла. — Мы — не евреи, — сказала она наконец. — Да знаю я, — отмахнулся Бруно, которого тупость сестры стала раздражать. — Я спрашиваю, если мы не евреи, то кто же мы? — Мы — их противоположность, — нашлась Гретель. К ней постепенно возвращалась уверенность в себе. — Да, именно так, мы — их противоположность. — Хорошо, — обрадовался Бруно: хотя бы один вопрос удалось разрешить. — Противоположность живет по эту сторону ограды, а евреи живут по другую. — Именно, Бруно. — Выходит, евреи не любят свою противоположность? — Нет, это мы их не любим, дурачок. Бруно помрачнел. Гретель постоянно твердят, что нельзя обзывать брата дураком, но она никак не уймется. — Ну и почему же мы их не любим? — спросил Бруно. — Потому что они евреи. — Понятно. Противоположность и евреи не могут ужиться рядом. — Нет, Бруно, — несколько рассеянно ответила Гретель. Заметив нечто необычное в своих волосах, она теперь тщательно изучала находку. — Так почему же всем не собраться вместе и… Речь Бруно прервал пронзительный визг Гретель. Она визжала так громко, что мама, отдыхавшая после обеда, проснулась и прибежала в спальню дочери, чтобы выяснить, кто из ее детей кого убил. Экспериментируя с волосами, Гретель обнаружила крошечное яичко, размером не больше булавочной головки. Она показала его маме. После чего мама покопалась в ее волосах, приподнимая прядь за прядью. Затем настал черед Бруно. — Возмутительно, — рассердилась мама. — Я так и знала, что-нибудь в этом роде здесь обязательно случится. В таком-то месте! Оказалось, что у Гретель и Бруно завелись вши. Голову Гретель обработали специальным шампунем, невероятно вонючим, но это не улучшило ей настроения — запершись в спальне, она прорыдала несколько часов кряду. Волосы Бруно тоже помыли шампунем, но потом папа заявил, что разумнее всего вернуться к истокам, и взял в руки бритву, чтобы обрить Бруно под ноль. Тут и Бруно расплакался. Бритье не отняло много времени. Бруно с горечью наблюдал, как его волосы плавно падают с головы на пол, к его ногам, но папа без устали твердил, что так надо. После бритья Бруно глянул в зеркало в ванной и страшно расстроился: лысая голова выглядела полным уродством, а глаза теперь казались слишком большими. Бруно едва не испугался своего отражения. — Не переживай, — успокоил его папа. — Волосы отрастут. Через месяцок будешь опять лохматый. — Это все из-за грязи, — вставила мама. — Если бы кое-кто понял наконец, как дурно сказывается на всех нас подобное окружение. Глядя на себя в зеркало, Бруно не мог не заметить, что стал очень похож на Шмуэля, и подумал, что у людей за оградой, наверное, тоже были вши и поэтому их всех обрили наголо. Когда на следующий день Бруно встретился со Шмуэлем, тот, завидев Бруно, принялся смеяться, что не добавило Бруно уверенности в себе, нехватку которой он теперь остро ощущал. — Я теперь вылитый ты, — скорбно произнес он, будто речь шла о великом несчастье. — Только толще, — уточнил Шмуэль. Глава семнадцатая Мама добивается своего В Аж-Выси маме совсем разонравилось, она все время пребывала в дурном расположении духа, и Бруно отлично понимал, что с ней творится. В конце концов, когда он только приехал сюда, его возмущению не было предела, потому что, во-первых, это место совершенно не походило на родной дом, а во-вторых, ему сильно не хватало трех его верных друзей на всю жизнь. Но со временем для него многое изменилось — в основном благодаря Шмуэлю, который стал для Бруно важнее, чем его берлинские друзья, Карл, Мартин и Даниэль. Но мама не обзавелась своим Шмуэлем. Ей не с кем было поговорить, а единственного человека, с кем она подружилась, лейтенанта Котлера, перевели служить в другое место. Бруно не был одним из тех мальчиков, которых хлебом не корми, только дай подслушивать, стоя под дверью или засунув голову в дымоход. Но однажды, проходя мимо папиного кабинета, где мама с папой вели очередную беседу, он не мог не услышать, о чем они говорят, — больно уж громко звучали голоса. — Это отвратительно, — сказала мама. — Просто отвратительно. У меня больше сил нет все это терпеть. — У нас нет иного выхода, — возразил папа. — Перед нами поставлена задача… — Нет, — перебила мама. — Задача поставлена перед тобой. Мы тут ни при чем. Оставайся, если хочешь. — Но что подумают люди, если я позволю тебе и детям вернуться в Берлин без меня? Не поставят ли они под сомнение мою преданность делу? — Делу? — вскричала мама. — И это ты называешь делом? Дальше Бруно уже не слушал: голоса звучали все ближе и ближе к двери кабинета, и возникла опасность, что мама может внезапно выскочить из кабинета в поисках лечебного ликера, поэтому Бруно побежал к себе наверх. Впрочем, он услыхал достаточно, чтобы сообразить: весьма вероятно, очень скоро он вернется в Берлин. К собственному удивлению, он не знал, радоваться этому или огорчаться. Отчасти он до сих пор скучал по берлинской жизни, но за год там многое изменилось. Карл и два других лучших друга Бруно, чьих имен он не мог припомнить, возможно, давно про него забыли. Бабушка умерла, а от дедушки не было почти никаких известий, разве что папа однажды обронил: «Мой отец впал в маразм». Опять же, Бруно успел привыкнуть к Аж-Выси: герр Лицт его не допекал; с Марией он ладил куда лучше, чем в Берлине; Гретель все еще переходила в другой возраст и старалась не сталкиваться с братом (кроме того, она уже не была таким же безнадежным случаем, как раньше), а ежедневные беседы со Шмуэлем наполняли его счастьем. Словом, Бруно не знал, что и думать о переезде в Берлин, и решил: будь что будет — как бы родители ни поступили, он жаловаться не станет. Шли недели, но ничего не менялось, жизнь текла по заведенному порядку. Папа большую часть времени проводил у в кабинете или за оградой. Мама словно затаилась; она все чаще укладывалась спать днем, и порою даже не после обеда, но и до, и это вызвало у Бруно беспокойство: уж не заболела ли она? Разве здоровому человеку нужно столько лечебного ликера? Гретель сидела в своей комнате, рассматривая карты, которые она налепила на стены, и часами изучая газеты, прежде чем передвинуть булавки на миллиметр-два. (За эту возню с картами герр Лицт особо хвалил сестру.) Что до Бруно, он слушался старших, никому не доставлял хлопот и с наслаждением думал про себя: как хорошо, что у него есть тайный друг, о котором никто не знает. Но в один прекрасный день отец вызвал Бруно и Гретель в кабинет, чтобы сообщить о грядущих переменах. — Садитесь, дети, — он указал на два просторных кожаных кресла, к которым прежде им запрещалось даже близко подходить из-за их «вечно грязных лап». Сам отец устроился за письменным столом. — Мы с мамой пришли к выводу, что пора кое-что изменить, — продолжал он с некоторой грустью в голосе. — Скажите-ка, вам нравится здесь? — Разумеется, папа, — ответила Гретель. — Конечно, папа, — ответил Бруно. — И вы совсем не скучаете по Берлину? — Дети молча переглядывались, никому не хотелось высказываться первым. — Знаешь, я ужасно скучаю, — не выдержала Гретель. — Мне очень не хватает друзей. Бруно улыбнулся, вспомнив о своей тайне. — Друзья, — кивнул отец. — Да, я часто думал об этом. Наверное, порою вы чувствуете себя одиноко здесь. — Очень одиноко, — не колеблясь, подтвердила Гретель. — А ты, Бруно, — отец перевел взгляд на сына, — ты скучаешь по друзьям? — Ну да, — сдержанно ответил Бруно. — Но мне кажется, что куда бы я ни поехал, я всегда буду скучать по людям, которых оставил. Это был скрытый намек на Шмуэля, однако выразиться яснее Бруно поостерегся. — Но ты бы хотел вернуться в Берлин? — спросил отец. — Если представится возможность? — Вместе со всеми? Папа протяжно вздохнул. — С мамой и Гретель. Вернуться в наш старый берлинский дом. Хотел бы? Бруно сдвинул брови. — В общем, да, но только если ты поедешь с нами. — И это было чистой правдой. — Значит, ты предпочел бы остаться здесь, со мной? — Я бы предпочел, чтобы мы все были вместе, — заявил Бруно, нехотя включая в этот список и Гретель. — В Берлине или Аж-Выси, все равно. — Бруно! — раздраженно воскликнула Гретель, и он не понял, то ли она разозлилась, оттого что он рушит их планы вернуться в Берлин, то ли оттого, что упорно продолжает неверно (как она считает) произносить название их дома. — Видишь ли, в данный момент это скорее всего невозможно, — сказал папа. — Боюсь, Фурор пока не намерен освобождать меня от командования этим объектом. Однако мама полагает, что сейчас самое удобное время вам троим вернуться в Берлин, привести в порядок дом, и если задуматься… — Он умолк на секунду и посмотрел в окно, откуда открывался вид на ограду и лагерь за ней. — И если задуматься, то, возможно, она права. Наверное, это не самое подходящее место для детей. — Тут сотни детей. — Это был тот нечастый случай, когда Бруно брякнул не подумав. — Только они по другую сторону ограды. Наступила тишина, но не обыкновенная тишина, когда людям просто нечего сказать. Эта тишина была какая-то очень шумная. Отец и Гретель сверлили глазами Бруно, он же растерянно моргал. — Что значит — сотни детей за оградой? — спросил отец. — Что тебе известно о том, что там происходит? Бруно замялся. Вряд ли стоит рассказывать слишком много — как бы не попасть в беду.  перейти в каталог файлов | Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |