ЯШ vi
 Скачать 14.81 Mb.
| Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |
| ГЛАВА I. ИСТОКИ МОИ СНЫ* Лх, мама, моя мама! Эти сны, В КОТОРЫХ Я С Тобою ВНОВЬ 11 1!Н01!Ь... Как чудо, замечательны они, И и них опять со миом т поя любовь. Моя рука покоится к твоей, I? давно ушедшем детстве снова я, И ворошим близ Красных мы камней То сепо, что скосили лишь вчера. Лх, мама, моя мама! Осознав, Что детство я увидел лишь во сие, I [одушку тяжко кулаком помяв, Я начинаю плакать о тебе. Вокруг меня вздыхающая ночь Черна, как траур, горечи полна, Никто не в силах ей и мне помочь, Она, как я, бессонницей больна. Лх, мама, моя мама! Одари Своим терпеньем сына своего, Из моря чёрных слёз ты забери И снова в детство уведи его. Стихотворение Н.Хачилаева (лит. перев. с лакского Ж.Абуевой). 16 Мою ладонь рукой накрой своей, И проводи опять меня туда, Гд<- сможем мы у Красных тех камней Вновь сепо ворошить, что скошено вчера... Лх, мама, моя мама! Эти сны К тебе меня приводят вновь и вновь, Как сладкий мёд, как весточка весны. Мне душу лечит лишь твоя любовь. Хочу спросить тебя я, отчего Вся жизнь норою выглядит, как сои, Л сои счастливый детства моего Не станет явью, как ни светел он!* Селение Кума Лакского района Дагестанской Автономной Советской Социалистической Республики. Детство, беспечное и шаловливо-быстрое, как горная речка. Непоседа Надыр своими бесконечными озорными выдумками смущает покой домочадцев и сельчан. Любимое времяпровождение -улица, любимая игра - в индейцев. С нарядом проблем нет, ведь под рукой всегда имеются куры и гуси, в крайнем случае, можно ободрать и коровий хвост. Во всех играх он лидирует и, конечно же, побеждает. Многодетные семьи в горах не диковинка, а самое обычное дело. Вот и у Мугада с Габибат их шестеро: Аймисей, Магомед, Надыр, Джабраил, Патимат, ну и младшенький, Адам. Слава Аллаху, есть крыша над головой и пища на столе, но детям надо учиться, и Мугад с женой часто мечтают о том времени, когда детишки их вырастут и станут образованными и уважаемыми людьми. Мугад принимает решение перебраться в Махачкалу. Он приобретает жильё на улице Котрова и перевозит туда семью, сам же отправляется обратно в горы, где зарабатывает на хлеб чабанством. Жизнь в городе постепенно налаживается, но привыкнуть ох как нелегко! Вместо родной речи повсюду русская. Люди не при- Стихотворение «Мои сны» обращено к бабушке, заменившей Надыру мать. 17 ветствуют друг друга, как в ауле, на каждом шагу, нет здесь и «го-декана», где сидят старики, уважение которых к себе так хочется вызвать. Им, привыкшим к вольным просторам кутанов и гор, многое в столице кажется необычным и странным, в первую очередь - отношения между людьми. Здесь нет простоты взаимоотношений, столь характерной для провинции, зато есть чёткое разделение национального и социального статуса. Здесь явственно ощущается элемент чинопочитания, и те ребята, чьи отцы занимают высокие посты, проходят мимо тебя, задрав нос и полагая, что отцовские заслуги есть их собственные. Городские ребята хорошо умеют дать тебе понять, что ты отличный от них, нездешний, словом, не с в о и. И тогда возникает желание хорошенько проучить этих спесивцев, чтобы они, если не уважали, то хотя бы боялись тебя и не воротили бы брезгливо от тебя, сельского, свой нос. В городе юный Надыр понял одну вещь: хочешь, чтобы тебя уважали, будь сильным. А ещё известным и богатым. И он принимается утверждать себя с помощью собственных кулаков, поскольку уже успел понять и то, что сила имеет одинаковую котировку и в горах, и в городе. Позднее жизнь подарит ему шанс обрести и силу, и известность, и богатство. Это будет спорт, в котором Надыр вместе со своими братьями состоится как высокопрофессиональный спортсмен и благодаря которому он до совершенства отточит так присущую ему в жизни волю к победе. Именно в спорте фамилия братьев Хачилаевых приобретёт своё первое громкое звучание. Но до этого ещё далеко. А пока юный Надыр постигает мир городских улиц, теми или иными способами отстаивая своё в нём право на существование. В отроческие годы ему суждено будет испытать и самое первое из потрясений, которые в избытке наготовила ему жизнь. Это смерть матери. Вечером Габибат искупает младших детишек, уложит их спать и ляжет сама. А утром дети обнаружат её мёртвой. Ей было суждено умереть в сравнительно молодом возрасте от болез- 18 ни сердца и, таким образом, по милости Всевышнего, не увидеть гибели собственных детей. Рассказывает Аймисей Хачилаева: Мы жили в доме по улице Котрова. Мои братья рано стали увлекаться спортом, и позади дома был маленький дворик, что-то вроде спортивной площадки, где они постоянно тренировались. Я была уже замужем, но каждый день после работы шла в отцовский дом, чтобы чем-то помочь по хозяйству (хотя немалые заботы были и на младшей сестре), словом, хотела убедиться, что у них всё в порядке. Поскольку матери не было, я, как старшая сестра, считала себя обязанной следить за тем, что происходит в отцовском доме и опекать их. Когда бы я ни пришла, все, как правило, находились во дворе, и лишь Надыр вечно сидел в доме и что-то увлечённо писал, ничего никому не объясняя. Некоторое время спустя он пришёл ко мне и сказал, что ему нужны деньги. «На что-то хорошее?» - спросила я. «Да-да, на хорошее»,- улыбнулся он,- «потом скажу!». В то время братья часто ездили по Союзу на различные соревнования, и я, решив, что и на этот раз поездка связана со спортом, дала ему денег. Надыр уехал и отсутствовал где-то месяц. А, приехав, сказал: «Теперь можешь меня поздравить! Помнишь, я обещал рассказать, что я пишу, так вот я готовился к поступлению в Литературный институт!» Так, скрытно от всех, брат поехал в Москву и поступил в Литин-ститут... Из дипломной работы «Три ветра и одна тишина» студента Литературного института имени М. Горького Хачилаева Надиршаха: Один тип (в то время я даже не знал его имени, знал только, что он еврей), рассказывал мне, что у него есть знакомая школьница, аварка лет семнадцати. Она пишет рассказы и ходит на женское дзюдо. В одном зале с ними, на соседнем татами, занимаются мужчины. Она пишет о том, как эти мужчины поглядывают на них. 19 - Девушка, - говорил он, - умница, и особенно мастерски пишет, как купается под душем. Она просто любит про это писать. Позлее я узнал, что его зовут Эрик Семёнович, а девушку — Меседу. Он организовал литературный кружок при Доме пионеров, а Меседу, хоть давно не пионерка, продолжает его посещать. В начале нашего знакомства Меседу меня уговаривала, чтобы я завёл себе дневник и записывал туда интересные случаи из жизни и вообще всякие мысли. Она учила меня: когда пишешь о каком-нибудь случае, надо оставлять большие поля, чтобы записывать туда внезапные мысли, которые приходят в голову. Она говорила: надо записывать как есть, на духу, не думая о нескладности текста, не думая о знаках препинания и даже о приличиях. Такой стиль называется «поток сознания», и вещь это сложная, - говорила она. Во всяком случае, так её учил Эрик Семёнович, и при каждой встрече он и мне говорил: - Представляешь, как будет интересно читать свои мысли и рассказы, когда постареешь. Только надо говорить и писать честно, не поправляя и не прибавляя. «Когда постареешь»! Да кто сейчас доживает до старости? И вообще, мне многие, даже отец, предрекали обидные вещи - что я, Авчиев Хажа*, умру не своей смертью... Повесть «Три ветра и одна тишина», представленная как дипломная работа, состоит из целого ряда зарисовок и связанных между собой ситуаций, каждая из которых могла бы составить отдельный рассказ. Здесь, как и в более поздних своих произведениях, Надыр с откровенностью, доступной далеко не каждому, раскрывает внутренний мир своего героя на фоне тех явлений и событий, которые явились как бы катализаторами того, что сыграло на становление личности и сотворение имиджа Надыра Хачилаева, что отнюдь не одно и то же. Оставим пока в стороне пророческие слова отца героя повествования и обратим внимание на идею «потока сознания», под- * Авчиев Хажа - один из авторских псевдонимов 20 хваченную молодым Надыром и частенько используемую им в своих произведениях. Взяв за правило делать записи, он на протяжении многих лет ведёт дневники, где фиксирует не столько события, сколько своё мироощущение и свои, очень глубокие, мысли. Его «Записи на полях», то пространные, то лаконичные, как бы вклиниваясь в общий текст, живут своей отдельной жизнью и, на первый взгляд, не имеют прямого отношения к теме повествования; тем не менее, они органично вписываются в общий фон ха-чилаевской прозы. ...Заповеди моего детства: не играть в карты, не пить водку, не воровать, не драться. - Н.Х. ...Когда я учился в горах, дед Исуп брал меня со старшим братом к громадным и стоящим, как стены, красным скалам, и заставлял их мыть. - Зачем мы их моем? - спрашивал я старшего брата, стоящего чуть повыше в яркой синеве летнего неба. - А тебе-то что, - говорил он, выделяясь тёмным контуром атлетического торса на фоне палящих солнечных лучей, - посмотри кругом, как много солнца... Дед сказал, что нет другого счастья на свете, чем это! Солнца, действительно, было много, и родниковая вода, с напором вылетавшая из шлангов, билась о красную твердь камня, отлетая мелкими брызгами водяной пыли, и прозрачными радужками растворялась в нагретом солнцем горном воздухе. Через год дед купил нам новые насосы с белыми гофрированными шлангами, и для меня мытьё этих скал действительно превратилось в праздники. Когда мы спускались пообедать вниз, дед рассказывал нам, как молились наши предки этим скалам. Я с братом вглядывался в до блеска вымытую твердь красного гранита, ничего не понимая. После обеда дедушка читал молитву. Мы шли к роще «Мажилул Халу». Дед Исуп говорил, что это священная роща, и, читая молитву, вешал на ветки деревьев куски мяса зарезанного утром барана. В глубине рощи находилось огромное дерево с бычьими рогами, свисающими с 21 веток костями разных животных. Кости висели на ветках аж до самой макушки. - Сюда является наш бог - Великий Залл ... И мы втроём полушёпотом читали молитву Великому Залпу, а потом, когда дед говорил «Патиха!», читали Аллаху-Таале. Выбираясь из рощи, я любил смотреть, как капают последние капли крови с кусочков мяса, висящих на ветвях. Если солнце, проходя сквозь сеть ветвей, попадало в капли, то они светились красными янтарями... Выведенные здесь образы явно автобиографичны. Горский быт и встречи с бывалыми людьми наложили отпечаток на целый пласт становления личности тогда ещё юного, но уже жадно впитывающего в себя впечатления, парня... Впоследствии эти зафиксированные в памяти впечатления и образы не раз ещё будут отражены в зрелом и самобытном творчестве Надыра Хачилаева. Надыр Хачилаев: ЗАПИСИ НА ПОЛЯХ: ... Мы были на осенних каникулах, помогая чабанам, и никак не могли привыкнуть, что спим в землянке с окотившимися овцами и ягнятами. На заброшенной бахче мы отыскивали тыквы, и вечером, зажаривая их в тлеющих угольках кизяка, ели, как вкусное лакомство. Тыквы были настолько сладкими, что мы со старшим братом всё свободное время рыскали по бахче, и чабаны нас ругали, считая это пустой тратой времени. Утром, просыпаясь в могильной темноте землянки в спёртом от людского и овечьего дыхания воздухе, мы, словно из конуры звери, выбегали в утренний, ещё не зябкий, пахнущий зимой воздух. Как всегда, по утрам бывал густой туман и такая тишина, что слышно было, как туман шуршит, касаясь твоего лица, и словно мелкими, невидимыми пузырёчками, лопается у ушей. Мы бежали за полтора километра п'о степи к загону, где ночью отару сторожил какой-нибудь старый чабан или наш дед. Старший брат всегда бежал впереди, иногда исчезал в тумане, и лишь слышен бывал топот его кирзовых сапог, или они начинали мелькать из тумана, когда я настигал его. У ва- 22 гона дед нам вручал своё ружьё, и мы выгоняли на выпас стадо. Бараны, выходя из загона, блеяли, улюлюкали, и вся степь наполнялась хором голодных и рычащих беззубых драконов. Это стадо шло и пожирало иссохшую траву, выцветших за лето кузнечиков, змей, скорпионов и, если удавалось схватить на лету, то стрекоз и всяких летающих насекомых. Однажды, когда выпал ранний снег, бараны, не находя под ним корм, начали откусывать друг другу уши, и на снегу оставались следы свежей крови целого стада. За нами, завывая, волочились волки, и старший брат всё время держал наготове ружьё. Когда каникулы наши близились к концу, был туманный день, и мы напоролись на чудо. Постепенно вырисовывая из сизого тумана свои чёрные и уродливые полусухие ветки, перед нами оказалось дерево, кругом обвитое тыквенной лозой. На ветвях до самой макушки висели маленькие, но спелые золотистые тыквы. Мы, обалдевшие от неожиданности, долго смотрели, обходя кругом дерево, и брат сказал мне, что это дерево нельзя трогать, настолько оно было красивым. По нескольку раз в день мы ходили к нему, и готовы были молиться ему, как священному, пока не нашли его обворованным, со сломанным суком у макушки. Брат, держа в руках двустволку, поклялся, что отомстит этому чабану, и мне стало страшно. Я всё время ходил за ним, уговаривая, чтобы он забрал свои слова обратно; он же говорил, что их надо только исполнять. Однажды вечером, после долгих споров с братом, я спросил у дедушки, можно ли брать данное слово обратно. Он, улыбаясь, ответил, что можно, если оно оскорбляет невинного человека, или же, если взять его назад, не ущемляется имя твоей папахи. * В этот вечер взрослый чабан, Чагурт Рамазан, схватив идущего мимо его лежалки барана, зарезал его на месте, прямо в землянке, в честь того, что завтра я уезжаю с братом в город, так как закончились наши осенние каникулы. * Имя папахи - это символ мужской чести и доброго имени у горцев (прим. Н.Х.) 23 * * * Проза Надыра Хачилаева имеет чёткий биографический рисунок. Он повествует о себе и об отдельных эпизодах своей жизни просто и достаточно откровенно. На первый взгляд, читателю не стоит даже утруждать себя вниканием в детали, настолько здесь всё предельно ясно. И всё же это лишь верхушка айсберга, много такого, что требует осмысления и особого прочтения, того, что заложено между строк, мимоходом, как бы невзначай. Повествуя, автор словно предлагает читателю проработать представленный им материал, одновременно объективно его оценив - или осудив. «Вот он я перед вами, судите меня таким, каков я есть ... А я буду судить вас», - словно говорит Надыр. Не стоит, однако, думать, что абсолютно всё написанное Ха-чилаевым есть зеркальное отображение его собственной жизни. Главный герой его повестей и рассказов, несмотря на узнаваемость, безусловно, образ собирательный. Его устами автором озвучены многие собственные мысли и эмоции, а отдельные поступки, несомненно, происходят из жизнеописания самого Надыра. Но множество впечатлений совершенно определённо навеяны теми или иными фактами и обстоятельствами жизни совсем других людей. Об этом надо помнить при знакомстве с его прозой. Игорь Волгин, известный российский литературовед и критик, крупный исследователь творчества Фёдора Достоевского, вместе с Евгением Долматовским, знаменитым советским поэтом, руководил семинаром, активным слушателем которого являлся студент Хачилаев. Позднее Волгин станет руководителем его дипломной работы и добрым наставником в жизни. Записи Надыра увидели свет в 1995 году. Они были изданы по инициативе и в обработке Игоря Волгина в виде повести под названием «Спустившийся с гор» в №12 журнала «Октябрь», под псевдонимом «Хачилав». Журнал солидный, масштабный, избирательный и достаточно знаковый для советской и постсоветской эпох. В предисловии к повести Волгин, выступивший здесь как переводчик с лакского языка на русский, пишет: «Эта книга явилась как нельзя вовремя. На протяжении двух последних веков судьба Кавказа неотделима от судьбы России. Кавказ не только область романтических влечений, но и зона повышенной опасности, 24 таящая угрозу политических, этнических и межконфессиональных «разборок». Тем важнее постигнуть ментальность этого мира изнутри, взглянуть на него глазами участника или очевидца описываемых событий».* Обращает на себя внимание использование термина «разборки», прочно утвердившегося в жаргонном обиходе 90-х годов, а ныне перешедшего в разряд классики разговорного жанра. Стоит обратить внимание и на подзаголовок повести - «Хроника выживания»... Период 90-х действительно можно охарактеризовать как «в ы ж и в а н и е». Выжить пытались самые разные люди, от обывателя до бывшего партийного работника; выжить пыталась вся страна, прежде являвшаяся великой державой. Пытались выжить и такие люди, как Магомед и Надыр Хачилае-вы, уже с ранних лет поставившие перед собой высокие и далеко идущие цели. ...Я вспомнил, что в детстве мне не раз приходилось переходить этот хребет вместе с отцом и отарами овец. Вспомнил, как меня всего тогда переполняло дыханием неожиданной радости и свободы настолько, что, казалось, вот-вот полечу навстречу солнцу. Это ощущение мне постепенно передавалось и сейчас. Именно сейчас я осознал, почему эти горы меня пленяли всегда, да, наверное, не только меня... Здесь старший брат читал мне стихотворение, обрывки которого запомнились мне на всю жизнь. «Пусть я умру в безумье в пути к далёкой цели, я сделаю такое, не сделанное никем»... * * * «Спустившийся с гор»... Это определение со временем примет в Дагестане характер нарицательный и применительно к горцам обретёт среди обывателей язвительно-презрительную окраску. Как и когда появился у дагестанского горожанина этот неприкрытый снобизм, это высокомерие одних дагестанцев по отношению к другим таким же, если учесть, что подавляющее большинство из нас в том или ином поколении спустилось с гор, ассимилировавшись * Хачилав. «Спустившийся с гор. Хроника выживания» (журнальный вариант). Москва. «Октябрь» № 12, 1995 г., с. 43. 25 затем на равнине и приняв цивильное (в европейском понимании) обличье? И отчего каждое новое поколение «спускающихся» вызывает в горожанах плохо скрытый ропот недовольства, отдалённо напоминающий ничем неприкрытую враждебность москвичей с их вечным «понаехали тут...»? А между тем, на наш взгляд, именно такое отношение к «спустившимся» нашим собратьям способствовало акселерации того беспамятства, которое пронизало все сферы социально-политического устройства Дагестана и которое грозит в конечном итоге окончательно превратить нас в зомбированных «иванов, не помнящих родства». Надыр Хачилаев называл себя «спустившимся с гор». Если когда-то в юности у него и были комплексы по этому поводу, кстати, благодаря тому самому пресловутому снобизму «городских», то позднее, в зрелом возрасте, он станет говорить об этом с гордостью. Никогда, ни на одну минуту он не забудет о взрастивших его дагестанских горах, и эта память поможет ему выстоять в самые тяжёлые моменты своей жизни. Надыр Хачилаев: ЗАПИСАНА ПОЛЯХ: На нашей улице один пацан (года на два-три моложе меня), буквально годом позже меня спустившийся с гор, учился в нашей школе. Его так же, как и меня, начали обзывать лехом, и мы, подружившись, вместе дрались с нашими врагами. Когда шли в школу или из школы, наши портфели были набиты камнями на случай нападения уличной толпы. Пацана звали Хайрулла, он был родом из аварского аула Обода. Его отец был чабаном, которого несколько раз сажали за овцекрадство и конокрадство. Каждый раз, когда он попадался, об этом становилось известно дирекции школы, и Хайруллу перед строем всей школы отчитывали за позор отца. В конце концов,- его исключили. Директор, Ази Акаевич, сказал: «Наша школа примерная, так пусть себе ищет другую какую-нибудь!» Хайрулла не стал больше ни в какие школы ходить, и по вечерам мы вместе дрались против наших уличных врагов, бросаясь камнями. Уже через год с нами никто не хотел драться, а 26  наоборот, хотели дружить. Потом Хайрулла стал пропадать целыми неделями и месяцами. Однажды я видел, как вместе с толпой они избивали двоих лехов... ...Недавно, ближе к полуночи, я встретил на улице младшего брата Хайруллы. Он сказал, что ему снятся сны с плохими приметами, что ему страшно, и спать не может. Он хочет написать об этом в горы, матери. Я начал его успокаивать, говоря, что если бы я верил в плохие приметы, то давно бы не был в живых. Может, говорю, не стоит писать матери и тревожить её. Но как только он мне сказал, что ему снится большая чёрная река, которая потом превращается в чёрную змею, то я сказал ему: пиши, здесь только мать поможет... * * * «...В скупой аскетической, «дневниковой» прозе Хачилава (её кажущаяся простота даже порождает соблазн увенчать автора лаврами «дагестанского Хемингуэя») нашли отражение драматические реалии современного Кавказа: от мощного брожения национального духа до всё более усиливающегося владычества мафиозных структур и криминализации всего общества сверху донизу (последнее, впрочем, уже не является чисто региональной особенностью). История «спустившегося с гор» молодого героя (в журнальной публикации представлены отдельные её эпизоды) не укладывается в рамки традиционного литературного сюжета, суть которого исчерпывалась бы сакраментальным словом «падение». Ибо, как мы догадываемся, речь здесь идёт не только об этом. От внимательного читателя не укроются сокровенные смыслы этого текста, «наивность» которого лишь подчёркивает трагизм воплощённой в нём жизни».* О «мощном брожении национального духа», оказавшем столь же мощное влияние на жизнь братьев Хачилаевых, мы поговорим позднее. А вот «криминализация всего общества сверху донизу», конечно же, произошла вовсе не благодаря братьям, как это часто пытались представить из кулуаров власти. И причины здесь следует искать совсем в других сферах. Да, было множество всякого рода «разборок», по большей части, весьма далёких от того, что принято называть «культурой». Но * И.Волгин. Предисловие к повести «Спустившийся с гор. Хроника выживания» (журнальный вариант) // «Октябрь» №12 1995 г., с. 43. чуждая советскому обывателю плеяда «новых» имела свои нерушимые законы, свои установленные правила и свою собственную философию, возникшую на обломках советского режима. В повестях Н.Хачилаева выведен целый ряд образов так называемых «крутых» ребят - ещё один термин, родившийся в эпоху перестройки. Это Габиб, Муртуз, Валера, Хайрулла, Гамзат, Искан-дар и другие. Они принадлежат к разным социальным прослойкам, но их объединяет культ силы и денег. Порою под разными именами легко угадывается один и тот же персонаж. Искандар, один из героев повести «Спустившийся с гор», спортсмен, ныне принадлежащий к криминальному миру, находится в бегах, и, получив огнестрельное ранение в ногу, скрывается в горах, надеясь, что «хоть сюда, к пристанищу богов и вечных снегов, не сунутся поганые менты». У него газовая гангрена и, находясь на пороге смерти, он с горечью обращается к тому времени, когда он был в спорте: «Чёрт побери, мне аплодировали в Кракове, Мюнхене, Мадриде за мои победы на ковре. Осталось слетать за океан в Америку, и на тебе...» Отец Муртуза, другого героя повести, является представителем партийной номенклатуры, что отнюдь не мешает его сыну заниматься неблаговидными делами в виде рэкета, настойчиво приглашая Надыра поучаствовать в нём: ...ещё в начале лета они несколько раз приезжали ко мне, уговаривая заняться, как они говорили, одним типом, который мешками грёб деньги и забыл о совести. Я отказался, сказав, что даже не представляю, как это делается, и что вообще не хочу втягиваться в такие дела... Перед нами типичный образец двойной морали нашего общества в лице власть имущих, чьи сыновья, прикрываясь отцовским именем и положением, не гнушаются рэкетом, или наркоманией, или распутством... Валера Черновасиленко, также из семейства «крутых», вы-, веден в повести «Три ветра и одна тишина» без специального описания характерных свойств, однако, его высказывания позволяют угадать в нём человека думающего, достаточно грамотного и разочаровавшегося в воспитавшей его системе. Не исклю- 28 чено, впрочем, что Н. Хачилаев, подобно большинству авторов, вкладывал в уста своих героев многие собственные мысли и суждения: ... Мои учителя, которых я ценил, но не смог отблагодарить. Мои учителя, которым я остался неблагодарным. Учителя, которые учили нас не обманывать, но сами обманывали детей. Учителя, которых невозможно судить. А ведь детей так легко обманывать... ... Наш учитель по русскому языку и литературе каждое утро перед уроком выводил нас в школьный двор и спрашивал, в каком направлении находятся звёзды Московского Кремля. Он говорил нам, что в Москве о каждом из нас знают, и что о нас хорошо заботятся. - Он, наверное, был фанатиком? - Нет, он слишком сильно верил... В своих многочисленных «Записях на полях» Н. Хачилаев порою одной-единственной фразой подводит читателя к пониманию многих чувств, какие испытывает юноша в разные моменты своей жизни, включая закомплексованность: ...Когда я признался, что не умею водить машину, Габиб искренне удивился. Мне стало смешно от его наивности. Будто он не знает, что не всем дана возможность с детства иметь свои машины... ... Он холодно поздоровался со мной и прошёл к себе. От вчерашнего откровения и простодушия не было и тени. Думаю, как же всё-таки непонятно устроены люди. Это лишь подтвердило во мне внутреннюю борьбу мыслей, что я им не пара... мне захотелось туда, где живут люди моего ранга, где всё-таки отношения попроще, но было лень до конца разбираться в своих мыслях, да и чувствовал где-то в глубине души, что от Барцуевых уже не просто будет уйти... ... Габиб подошёл с сыном ко мне. Ребёнок, словно вылупившийся цыплёнок, смотрел на меня сонными глазами. По нашим обычаям, в таких случаях ребёнку дают деньги. Я знал, что у меня в кармане несколько пятирублёвых и много 29 рублёвых бумажек. Я полез в кармин и попытался наощупъ отделить пятёрки, но, поняв, что ничего не выйдет, вытащил наружу все деньги и, поспешно скомкав в один комок, сунул ребёнку за пазуху. Было стыдно, что не мог дать ребёнку в руку более крупную бумагу (я знал, что другие ребята дают крупными купюрами) ... И вообще, давать деньги человеку более состоятельному, чем ты, глупое лицемерие... В другой «Записи на полях» автор, через мини-диалог своих героев, походя раскрывает лицемерие, которым была буквально пропитана жизнь партийных функционеров: Тост на банкете - Давайте поднимем бокалы за наше содружество, за интернациональную солидарность... - Братан, не надо... мы не на партийном собрании. Интернационалисты у нас сейчас в Афганистане. Неужели хотя бы здесь ты не можешь себя вести просто. - Габиб перебил тост своего знакомого -работника народного контроля. Через неделю Габиб был исключён из партии и снят с работы в горкоме комсомола... Талатиев Гарун... Неизвестно, кто именно выведен под этим псевдонимом, но совершенно очевидно, что этот тип, занимая определённое место в жизни юного Хажи Авчиева, не только оказал на неё достаточно негативное влияние, но и являлся своего рода оппонентом в процессе становления его личности вообще. ...С момента вступления ног этих людей в вагон опасность нависла над каждым пассажиром, кто мог бы узнать в Гаруне опасного рецидивиста, разыскиваемого по всему Советскому Союзу... Последнее время я во всём молча соглашался с Гаруном, и он от этого становился всё подозрительнее ко мне. Я знал, что они в любое время могут избавиться от меня, и чуть ли не физически ощущал, как мне наносят по темени удар... 30 Хажа Авчиев, как очевидец или участник описываемых событий, явно тяготится тем окружением и теми ситуациями, в какие ввергнут по собственному недомыслию или же волею судьбы. Он чувствует себя среди них «белой вороной» и испытывает желание уйти, убежать от чуждых его духу людей. Над ним довлеет тягостное ощущение угрозы физической расправы в любом месте и в любой момент, поскольку он понимает, что находящиеся рядом люди крайне опасны и, не задумываясь, избавятся от него, едва почуяв хотя бы малейшую для себя опасность. ... Уже виднелись многоэтажные дома и корпуса больших заводов Ленинграда. Поезд мчал нас из помятой беспокойством ночи в таинственный для меня и полный надежд город, в котором я лелеял надежду начать свою жизнь сначала... - А ты, Хажа, в последнее время чересчур стал скрытным. Если есть какие-то трудности или беспокойства, говори... ведь мы друг друга всегда поймём...или нет? - Почему молчишь? Если нет, то дело наше гиблое. Без доверия какие могут быть дела? Мы лично доверяем тебе, как брату, а ты что-то, оказывается, темнишь? - Ничего я не темню...- Сейчас я понял, что если Гарун и решит избавиться от меня, то только после дела. - Если нет, то это очень хорошо... Мы действительно должны быть готовы идти на всё. Хажа, я знаю, что где-то в душе ты моралист и добряк, и знаю, что тебя больше всего беспокоит. Я очень хочу, чтобы ты понял одну суровую правду... ты умный парень, надеюсь, поймёшь. В человеческой крови есть такие тельца, которые нападают на всякие паразитические бактерии и съедают их, оздоравливая наш организм. Так и мы, Хажа, в этом большом государстве в неблагодарной роли этих самых телец. Пойми, это то, что отведено нам... * * * В повести «Три ветра и одна тишина» дала свои первые ростки тема личной духовной и физической несвободы в творчестве Нады-ра Хачилаева, перенесшего на бумагу собственные переживания 31 и метания. Здесь, как позднее и в остальных его работах, присутствует мотив душевного раздвоения, на которое он, казалось, был просто обречён. Где-то идёт жизнь, в которой нет талатиевых и барцуевых, а именно они, подобно спруту, вытянули свои щупальца, готовые задушить любого не согласного с их действиями. Но эта жизнь находится в стороне, и герой, Хажа Авчиев, всею своей душой стремится к ней: ... Мы ехали по знаменитому Невскому проспекту, о котором я был наслышан. Мимо мелькнула Лиговка, метро Маяковского, кинотеатры Художественный, Колизей, Титан... а вот и Аничков мост... По обе стороны улицы шли нескончаемые реки народа. Слева Екатерининский сад с Памятником, Гостиный двор, скоро Казанский собор. А впереди золотым шпилем сверкала Адмиралтейская игла. - Впереди?... Впереди?... - я думал, что, может, сумею соскочить и, навсегда затерявшись в этом океане многомиллионного города, заживу... Было бы слишком просто надобно поставить привычный ярлык на личность того же Талатиева, и, отведя ему одно из последних мест на этой земле, уверить самих себя, что к нам это не имеет никакого отношения, поскольку в детстве мы играли с такими вот «мальчишами-плохишами» в разных «песочницах». И здесь срабатывает снобизм, заставляющий общество брезгливо отворачиваться от людей такого сорта, нисколько не задумываясь над тем, что оно само же их и создаёт. Известно, что убийцами не рождаются, и человеческая личность в любой её ипостаси думает, размышляет и мечется в поисках ответов на вечные вопросы. И у таких людей, как Талатиев, вопросов к жизни, возможно, намного больше, чем у простого буржуа, свысока взирающего на чуждое ему племя талатиевых. Надыр Хачилаев: ЗАПИСИ НА ПОЛЯХ: Гарун рассматривал фотографию из газеты с заметкой «В камере приговоренного к смерти». Он её долго рассматривал, а потом вздохнул и сказал: - Наверное, его уже нет в живых... 32 Аккуратно сложил в бумажник и спрятал во внутренний карман пиджака... Надыр Хачилаев: ЗАПИСИ НА ПОЛЯХ: Моя молитва В степи я ночью пойду на поле, сворую барана, зарежу его на месте, половину оставлю там для хищных зверей, а половину принесу домой для соседей, для друзей и их детей. В горах я пойду за горы, сворую баранов, приведу к роще, зарежу их, и каждую половинку кусками буду вешать на ветки деревьев. О, Великий Залл - самый большой бог, с которым может равняться только Аллаху-Таала! Прими мой подарок, я пришёл поделиться с тобой ужином моей семьи, моих детей, моих соседей и друзей. Прости меня, великий Залл, что избрал этот путь. Каждый оставляет свой след жизни по-разному. Каждый оставляет его своим почерком. Мы ищем свой почерк. Мы выражаем себя по-разному. Иногда мы выражаем себя в самых нечеловеческих формах, и ты прости меня, Великий Хозяин. В поисках своего пути мы познаём истину, познавая истину, мы узнаём, насколько мы невежественны были вчера, и это до бесконечности, пока не достигнем такого состояния, когда народная мудрость и мораль о приличии и порядочности не будут казаться безнравственными. О, Великий Залл, дай мне ответ, почему эти светлые люди, презирая жизнь, становятся или отшельниками, или жестокими. Дай мне силы не стать таким. (Из записной книжки, изъятой у осужденного по статье 102 УК РСФСР Талатиева Гаруна) Проза Н. Хачилаева, особенно ранняя, почти не нуждается в комментариях. Он даёт ситуацию, будь то описание природы или диалог друзей, и необходимость в комментариях просто отпадает, настолько здесь всё ясно и приближенно к реальной действительности: ...Шамиль посоветовал держаться на расстоянии от Габиба и Муртуза. Он были лучшими дзюдоистами в Союзе, может быть, они и хорошие ребята, но лучше держаться от них подальше. - Они будут сажать тебя на понятия блатных или уголовные, но ты их не слушай. Главное, не быть под их влиянием. - Шамиль, братан, что тут мудрить... По-моему, мы ещё не перестали быть мужчинами. 33 - Да, Хажа! Но ты и не представляешь, какой это может принять серьёзный оборот. Лучше знать, что ты простой горский парень, с нормальными мужскими понятиями, думающий о нуждах своей скромной семьи. В таком случае в сто раз легче бывает, и никто от тебя не будет ждать дерзких поступков, или какой-то безумной отваги. Когда будет необходимость, ты любому дашь отпор, и не нужно лезть на рожон. - Шамиль, я знаю об этом! Но сколько бы ни сторонился, как бы ни кричал, что хочешь жить мирно, это не помогает, а наоборот, поощряет их... -Да-а, они начинают думать, что ты их боишься. - Ну да... Весьма выразителен бегло набросанный художественным словом Надыра, как он сам выразился, «ещё один штрих к национальному портрету», хотя и представляется более уместным другой эпитет, к примеру, «антигерой нашего времени»: Надыр Хачилаев: ЗАПИСИ НА ПОЛЯХ: Он гордился своей невежественностью и любил, когда рассказывали, как его боятся люди. Когда начинали рассказывать о его жестокости, он застенчиво опускал свою голову на бычьей шее и смущённо улыбался, словно девушка, которой сделали приятный комплимент. Он начинал таять от скромности, признательно произнося: -Да нет, не такой уж я и жестокий. (Ещё один штрих к национальному портрету) Персонаж, выведенный под именем Эрика Семёновича, по всей вероятности, достаточно незаурядный человек, общение с которым наложило явный отпечаток на личность самого автора. Его афоризмы и суждения также нашли своё отражение в духовных и творческих поисках раннего Надыра: ...Эрик говорил, что самая загадочная штука на земле - это смерть. Он говорил, что молодые больше думают о смерти, чем старики. «Когда жизнь становится невыносима, нам помогает только философия», - говорил он... Позднее Надыр не раз вернётся к теме философии, рассматривая её через призму другой, ещё более вечной темы -темы смерти: Всё в мире - философия, литература, наука - крутится вокруг разгадки тайны смерти. И писать нужно лишь о том, о чём невозможно не написать. Только тот миг непостижим, когда человек заканчивает своё земное бытие. Эта минута священна и торжественна, как гимн, она сладка и свежа, как утренняя песня рассвета»... * * * Много позднее Надыр Хачилаев говорил в своих интервью, что повесть «Спустившийся с гор» в том виде, в каком она была напечатана в журнале «Октябрь», не принадлежит его перу. Он утверждал, что у него были дневниковые записи, опираясь на которые Игорь Волгин по своей инициативе написал повесть. Возможно, так оно и было. Но факт, что вся проза Хачилаева, включая вышеупомянутую повесть, имеет единый почерк и единый стиль, и поэтому мы решили говорить о ней в совокупности. В произведениях Надыра почти отсутствует сентиментальность, а есть лишь скупая, на грани аскетизма, истинно мужская проза. Авторские отступления приобретают налёт романтизма лишь там, где речь заходит о природе. И о свободе: Полностью свободным на свете может быть нищий, либо богатый путешественник, у которого нет ни родителей, ни родственников, ни семьи. И всё равно над ним довлеет ноша богатства. Свободным может быть, наверное, только дервиш...- Н.Х. ... Я прошёлся по двору и сел на старый вылинявший диван с торчавшими ржавыми пружинами. Пожелтевшие сухие листья, кружась, слетали с виноградной беседки, и весь двор с фасадом нашего давно не ремонтировавшегося дома выглядел как никогда запущенным и унылым. Мне послышалось далёкое курлыканье журавлей, но, поднявшись и вглядевшись вверх, увидел лишь трущиеся друг о друга старые полусухие ветки тополей. 34 35 Я продолжал глядеть в выцветший голубой ситец осеннего неба, и никогда ещё мне так сильно не хотелось увидеть улетающий на юг клин журавлей.. Как в литературе, так и позднее в живописи, у Надыра Хачила-ева явственно проступает столь свойственное его сложной натуре раздвоение, на которое, казалось, он был просто обречён. Кто-то, вероятно, отнесёт это к принадлежности его к знаку Близнецов, для которых эта самая двойственность весьма характерна. Как бы то ни было, раздвоение это сильно осложняло жизнь Надыра, ибо душа его, гордая и очень независимая, неизменно стремилась ввысь, тогда как тяжкие вериги земных долгов и обязательств магнитом удерживали на земле. Трудно сказать, насколько волен человек в собственном жизненном выборе, на который в ряде случаев его толкают обстоятельства. Но каждый человек волен выбрать тот образ жизни, который наиболее комфортен для его души. «Идеал мещанина-уют своего семейного гнезда, до остального ему дела нет. Страсти, волнения - не его удел...» (Г.В.Мясников). Есть жизнь, плавно текущая и ровная, состоящая из тех моментов, которыми наполнено существование простого обывателя: детстео, юность, учёба, служба государству «от звонка до звонка», умеренная карьера, мещанский быт в браке с такою же мещанкой, потом пенсия, включающая спокойную старость... и, наконец, уход в положенный срок. Подобная жизнь, спокойная и однообразная, текла где-то в стороне и была недосягаемой и абсолютно непривлекательной для такой впечатлительной натуры, каким был Надыр. Его манили романтика бурной деятельности и яркие цели, и та жизненная планка, которую он установил для себя, была слишком высокой, чтобы спокойствие могло дотянуться до неё. Надыр Хачилаев: ЗАПИСИ НА ПОЛЯХ: ' ... -Ты что, особый, что ли? - спросил меня командир взвода в первый день моей службы. - Я этого не говорил, но в школе меня воспитывали, что я — особый. Что каждый человек особен по-своему, что в нём в первую очередь ценна его особенность. - И ты верил этому? 36 - Да, мне хотелось верить. Это же естественно! - Какая ерунда! Учат всяким глупостям! Ты забудь это, и запомни, что в армии всё наоборот. Всё, что его окружало, всё, касающееся природы вообще и природы человеческой в частности, находило отклик в наблюдательной душе Надыра. Но если он безусловно и органично вписывался в природу гор, то в городской среде всё же оставался скорее сторонним наблюдателем, нежели составной частью этой среды: ...К Шамилю я шёл пешком. В городском парке присел на скамейку Из будки звукозаписи громко доносилась аварская музыка. По асфальту, не боясь людей, стайкой бродили грязные и пухлые голуби. Музыка в звукозаписи резко оборвалась. Её сменили на индийскую. Рядом со мной сидели две пенсионерки и хвалили индийскую музыку. Мир, говорили они, стал жестоким, а индийская музыка делает людей добрыми... ...Напротив меня на песочном квадрате смеются два ребёнка. Один, пучеглазый мальчуган с большими вислыми губами и красными язвочками у уголков рта. Края язвочек обведены зелёнкой. Губы мокрые, блестят. Мальчик смеётся густым гортанным смехом. Второй ребёнок - девочка с признаками рахита. Две тонкие, как верёвки, косички с большими розовыми бантами на концах. Девочка смеётся, подражая мальчику, но смех её тонкий и писклявый, как визг мышонка. Молодая женщина с изнурённым лицом отправляет своего ребёнка на песочный квадрат, к детям. Но мальчик цепляется за руку матери. Что-то пугает его. А пучеглазый мальчуган всё смеётся своим гортанным смехом. В его смехе есть что-то нездоровое. И голова слишком большая и тяжёлая для ребёнка такого возраста. Мать продолжает подталкивать к детям своего ребёнка, но вскоре ей это надоедает, и она бьёт его, сильно хлопая по заднице. Насупившись, мальчик встал в стороне от матери и, не сумев сдержаться, громко заревел. Стайка голубей испуганно вспорхнула и, пролетев немного, снова села на асфальт. С высоких полувековых деревьев, один за другим, тихо падали листья. Мальчик продолжал плакать, закрыв ручонками лицо, а дети на квадрате перестали смеяться. 37 Говорят, что этот парк основал в самом начале века немец Ветер. Он открыл здесь и первый пивной завод, который существует и по сей день в том самом виде, в каком открыл его немец.... * * * Проза Хачилаева, заключённая в повестях «Три ветра и одна тишина», «Спустившийся с гор» и «Мой путь к правосудию», держит читателя в непрестанном напряжении. Она одновременно завораживает и тяготит. Некоторые страницы невозможно читать без содрогания, как невозможно и оторваться от них. Жизнь, показанная в этих повестях, другая, отличная от той, к какой привыкло большинство из нас, но это жизнь, та самая её изнанка, к которой опасаешься приблизиться и которую инстинктивно избегаешь, как говорится, от греха подальше. Тем не менее, она существует, эта жизнь, и игнорировать её, равно как и населяющих её людей, означает занять страусиную позицию, спрятав голову под крыло и предпочитая думать, что ничего такого в природе нет. А ..Чем дальше я шёл, тем сильней чувствовал, что не только проиграл дело, но и остался осмеянным. Но у конца этого каменного коридора меня ждал молодой дылда с поломанными ушами. - Слушай, мне захотелось познакомиться с тобой. Меня зовут Иллар, - он протянул руку. - МеняХажа. -Я в свою очередь пожал ему руку. Ладонь его была крепкой, как булыжник и, глядя мне в глаза и улыбаясь, он начал медленно, будто железной клешнёй, жать мою руку. Потом, когда я уже не мог сопротивляться, разжал и даже засмущался. - А я думал, ты собрался мне ломать её, - сказал я шутливо, но почувствовал, как фальшиво получилось. - Давай, давай, садись в машину, я тебе что-нибудь другое попробую сломать... я тебе печень буду вытаскивать...один на один, - засмеявшись, сказал он с совсем не подходящим к его детскому и добродушному на вид лицу цинизмом. 38 У него были вымытые до блеска, красного цвета «Жигули» шестого выпуска. С полированной поверхности отражалось уже слабое, но ещё приятное осеннее солнце. Туман уже растаял, и небо безмятежно сияло голубизной. Лишь где-то рядом в торговом порту тревожно крэкали чайки. Они кричали своим первобытным кличем, наверное, передрались из-за куска пищи и насмерть перепугали друг друга. Я сел в машину Иллара и мы, быстро выехав на Каспийское шоссе, очутились за городом. По бокам асфальтированного шоссе сплошной аллеей мелькали аккуратно постриженные деревья. Их листья местами покраснели, а кое-где уже начали желтеть... В машине, на уютном сидении, я так разомлел, расслабился, что даже лень было думать, что выйду сейчас и буду драться с этим молодым, пышущим энергией амбалом. Я ощутил в себе неодолимую усталость, и предложил Иллару отложить или вообще отказаться от этой глупой затеи. Я попытался убедить его, что, хоть он и сильнее меня физически, но в драке вряд ли выиграет, что это даже и не имеет для нас особого значения, но, чувствую, не смог убедить. Правда, Иллар в раздумье лёг на руль, закрыв голову, но потом сказал: - Слушай, давай хоть немного помашемся, раз уж приехали... что я ребятам скажу? Чёрт побери, мужчины мы или нет? -уже психанул он. - Именно потому, что мужчины, мы вернёмся... и притом, в драке немножко не бывает. Немножко даже в борьбе не бывает. Запомни, в любой, даже самой безобидной драке, есть шанс быть смертным, и, пожалуйста, не шути с этим. Борец насупился и снова лёг на руль в раздумье, заглушив машину. - Хажа, можно тебя на минуточку, - сказал он и, подняв голову от руля, вышел на дорогу. Я вышел вслед за ним. Лёгкий ветерок дул с моря, солнце немножко поднялось и грело чуть заметно. Листья деревьев качались и слегка шелестели. 39 - Хажа, мужчина ты или нет? Что ты всё уговариваешь меня? - сказал Иллар и внезапно ударил меня. Я успел увернуться, и кулак только прочесал меня по виску. -Послушай, подожди, подожди! Давай тогда спустимся с дороги, - начал я уговаривать Иллара, отскочив в сторону. Борец остановился, соглашаясь со мной, сомнения покинули его, и он обрёл спокойствие. Я подошёл к нему, якобы для того, чтобы вместе спуститься с дороги, и тут же сильно ударил его в расслабленное лицо. Я кулаком ощутил сначала гладкую кожу, а потом мясо и кости его лица. У борца подлетели ноги, и он плашмя спиной рухнул на асфальт. Проезжающие машины стали сбавлять скорость и любопытствовать. Иллар полежал, провёл рукой по лицу, потом тряхнул головой и медленно встал. Левая часть его лица чуть потеряла свою форму, но смотрелся он ещё нормально, только из ссадины по щеке текла кровь, сначала медленно, а потом сильнее. Парень стоял растерянно, даже как-то ошарашенно, но он приходил в себя и собирался драться, хотя видно было, что нехотя. Если бы я предложил ему остановиться и ехать обратно, то он согласился бы. Так как я ничего не предлагал, борег; сделал несколько выпадов, потом серию сумбурных ударов, и все в воздух. Потом Иллар начал бить ногами, и один раз зацепил мне колено. Боковым зрением я видел, как машины останавливаются на обочине дороги. Люди выходили из них, но пока никто не разнимал. Я сам мог остановить драку, но какой-то злорадный азарт разгорелся во мне. - Как можно на такого красивого парня руку поднять! -слышался из-за спины женский голос. Кто-то ругал и осуждал меня. В это время я сделал обманное движение слева и сильно ударил правой ему в висок. У Иллара подкосились ноги, он попытался улыбнуться, но как только засияли зубы, улыбка неестественно застыла на его лице. Поочерёдно у парня, сначала одно, а потом и другое колено коснулось дороги, затем он резко свалился плашмя, животом вниз, и лицо его бесчувственно ударилось об асфальт, издавая ртом глухой чмокающий звук. - Бай балал! - завопил пожилой женский голос. Мужчи- ны подходили, недовольно молчали. Иллар начал двигаться, повернулся на спину и закрыл руками окровавленное лицо. На асфальте остались пятна крови. Кое-кто из мужчин попытался помочь парню, но борец резкими рывками высвободился и остался лежать. Он лежал, закрыв лицо, и между его пальцами проступила кровь. Он лежал рядом со своей машиной, и, привстав на локоть, начал правой рукой слепо шарить по дверце «Жигулей». - Собака, я тебя сейчас прикончу, - говорил он спокойно, но со злобой в голосе. На стекле оставались кровавые отпечатки его пальцев, а на дверцах красного цвета ничего не было видно. Ко мне подошёл мужчина в штатском костюме с красным галстуком поверх белой рубашки: - Иди отсюда, пока я тебя не забрал, - сказал он заговорщическим тоном, и я, приняв его доброжелательность, отошёл к обочине дороги. Недалеко тёплой бирюзой поблескивало море. Загородный пляж1 и весь берег после лета смотрелся голо и уныло. Лишь велосипедист ездил вдоль песков, усадив на багажник девушку. Подол девушкиного платья вздувался на ветру, обнажая её колени, и она придерживала его рукою. Осень, а у девушки ситцевое платье, усеянное пёстрыми цветочками... Я стоял, опершись правой рукой о ствол дерева, и сожалел, что лето прошло незаметно, не оставив в памяти и следа... Жизнь, показанная в повестях, имеет свой закон, закон улицы, закон джунглей, называйте это как хотите, но здесь, в этой жизни, царит один закон - закон силы. Побеждает тот, кто сильнее. Но и одержав победу в поединке, Хажа не ощущает довольства собою, более того, он с самого начала не испытывает желания драться и даже пытается отговорить от этого своего противника. Однако, Иллар, изначально запрограмированный кем-то на бой, не желает выглядеть малодушным трусом в глазах «братвы», и ситуация разворачивается уже по законам «улицы». Интересен финальный аккорд этой зарисовки. Хажа, спровоцированный на драку и победивший в ней, смотрит на голый и УНЫЛЫЙ морской берег, подмечая самые незначительные детали 40 41 открывшейся его взору картины, и сожалеет, что лето «прошло незаметно, не оставив в памяти и следа». * * * Речь Н. Хачилаева, при всей его лаконичности, характерна образностью и яркой индивидуальностью. В зависимости от темы повествования, он то суров, то нежен, и нарисованные им картины живо возникают перед внутренним взором читателя: «...В воздухе носился запах оббитой морозцем осени...», «...Мясо его хинкала было грубым и тугим, как каучук...» «чёрная, как ночь, обглоданная сползающими в теснину ледниками, земля Дулыпидага...», «...горы, погруженные в ночь, ещё сладко дремлют...», «...видно, как белесо клубится пар от ударяющего в ладони тёплого лошадиного дыхания...», «Эта тема настолько обросла политикой, что обрывчатое, клочковатое объяснение может только осложнить и без того сложное представление о ней», «Обдав меня могильным холодом взгляда, он вышел...»... Подобного рода примеры десятками встречаются буквально на каждой странице любого из произведений Надыра Хачилаева. Его проза, как уже отмечалось, по-хемингуэевски скупа и аскетична. Это настоящая мужская проза с настоящим мужским почерком. Она реалистична и романтична одновременно. Кажется, что Надыр поставил перед собою задачу до конца оставаться абсолютно искренним, доведя собственную правду до исповедальной откровенности перед людьми, перед Богом и перед самим собой. Никаких прикрас и художественных отступлений - одна лишь обнажённая душа автора. Сквозь призму описываемых событий он смотрит вглубь себя, одновременно ведя диалог с Всевышним. Это очень важно иметь в виду, вступая во внутренний мир Надыра Хачилаева, который раскрывает его перед читателем вполне осознанно, будто бы предчувствуя, что другой такой возможности у него уже не будет. При том, что здесь имеется, повторим, вполне сознательное стремление приоткрыть перед нами завесу своей мечущейся, израненной и истекающей кровью души, мы не увидим и не почув- 42 ствуем ни малейшего лукавства или заигрывания с читателем, или желания понравиться, оправдаться в чём-то, или покаяться, а есть лишь попытка проанализировать собственную жизнь, поступки, взгляды, есть поиск ответов на самые неудобные и самые болезненные вопросы. Дорогой мой друг Абдулла, мы - мужчины, и у нас большие возможности быть свободными. От светлого будущего, которое мне обещали в детстве, не осталось даже дымки. Не знаю, кому сказать спасибо. Дорогой друг, мы - мужчины, и так стыдно! (Из письма)   перейти в каталог файлов | Образовательный портал Как узнать результаты егэ Стихи про летний лагерь 3агадки для детей |