ГЛАВА 3. В ПОИСКАХ ПУТИ
56
ПРОБУЖДЕНИЕ
Дремлют древние горы, ночным одеялом укрыты, Но к скулящой мочи уж приблизилось раннее утро. Звезды взмахом ночи ледяной напоследок сверкнули И роса на лугах, содрогнувшись, рассыпалась и брызгах.
11исьмема ньпюдя к темноте серебристою буквой, Уж прохлада иод утро па сонное небо вползает, И зажжённая ярким огнём предрассветная песня Захватить всё готова собою, на день наступая...
11у, а мне но душе тот момент пробуждения песни, Что, подобно огню, разгоревшись, в душе нарастает, И едва лишь растресканный мрак прикасается к небу, Как поэт уж свои стихотворные строки рождает.*
«У престола вечных снегов» - так называется один из дневников Надыра. Он открывается лаконично, без всякой цветистости и удивительно красиво:
Горы. Осеннее солнце размеренно течёт. Облака внизу. Плотные перистые облака, напоминающие белое плато заснеженного Ледовитого океана. С их поверхности поднимается серебристое марево. В нём отражается солнце. Я впервые вижу отражение солнца в облачной дымке, словно в замутнённом зеркале...
Стихотворение Н.Хачилаева (пер. Ж.Абуевой)
57
Дагестанского читателя трудно удивить описанием гор, ибо, во-первых, образ гор заложен в нём генетически, а во-вторых, его современный прагматичный разум воспринимает их настолько обыденно и даже абстрактно, что для него это является величиной не просто постоянной, а как бы неактуальной, морально устаревшей и весьма далёкой от экзотики. Гораздо больше его заинтересуют описания краёв заморских, этакий «бананово-лимонный Сингапур» с его пальмами и океанским прибоем.
Кажется, что тема дагестанских гор, многократно обыгранная дагестанскими писателями и поэтами, практически себя исчерпала. Но мы не будем ставить на ней крест, ибо пока жив Дагестан и существуют его горы, они всегда будут вдохновлять и привлекать к себе личности творческие и романтичные.
В этом отношении Надиршах Хачилаев, являясь ярким удож-ником слова, выдаёт нам информацию «из первых рук», и, возможно, как никто другой, имеет право говорить о горах, всей своею душой чувствуя биение пульса их жизни. Он просто не может не говорить о них, ведь горы для него не только источник энергии, питающей его память и душу, но и прибежище, куда он возвращается пусть даже после многолетнего перерыва. Куда же ещё, если не в горы?
...Именно сейчас я осознал, почему эти горы меня пленяли всегда, да, наверное, не только меня.
Эта земля настолько свежа и ещё не испорчена людьми, что, словно девственница, пленит своей нетронутостью.
Вступая на её колышущуюся зеленью и солнечными покрывалами грудь, каждый раз чувствуешь себя первооткрывателем, конкистадором. И только хочется покорять не силой оружия! Да что тут скрывать, каждому человеку хочется что-то покорять, что-то завоёвывать, в том числе и земли...Новые земли!
И это ощущение ни с чем не сравнимо. Может, только с покорением сердца никем ещё не покорённой женщины.
Есть и земли, которые невозможно покорить ни силой власти, ни силой оружия. Только силой любви!...
I ... Мысли в голове текли вяло и лениво. Я впервые никуда
\ не спешил. Никуда не спешил и не торопился. Не было непри-
59
ятной мысли, будто я что-то не успеваю сделать, опаздываю ещё на один глоток жизни этого дня. Напротив, теперь, когда мы добрались до высокогорья «к подножию вечных снегов», всякая спешка казалась ненужной суетой... .
«Глоток жизни»... Это словосочетание, нередко встречающееся в прозе Н. Хачилаева, почти что осязаемо. Мы будто видим его, этот глоток жизни, он и нам необходим, но всё же не так остро и не так щемяще, как Надыру, который ни на миг не забывал о том, что этот самый миг может быть последним. Кто-то может сказать, что он сам выбрал такой путь. Возможно. А возможно, Судьба, наделив его свойствами бунтаря и мятежника, избрала в качестве примера поисков чего-то недостижимого и... прекрасного.
...Кажется, что я всю жизнь был невнимателен к этим местам, не вглядывался пристально в этот ландшафт, был поверхностен ко всему тому, что так для меня свято и так мне нужно для того, чтобы сделать самый живительный глоток этой жизни. Но и сейчас, когда я понимаю это, когда я жадно вглядываюсь в каждый овраг, в каждую травинку, в пожелтевший мох на камнях, я не могу сделать этот глоток, да и никто не сможет. Мы умираем с этой жаждой...
... На улице было почти темно, но кругом море огней. Шурша по асфальту, скрипя железными суставами и хрипя выхлопными газами, нёсся поток автомашин.
Вслушиваясь в эту музыку металла и вбирая полной грудью воздух, насыщенный выхлопными газами, я думал о том, как бы подольше задержаться, побыть на этой воле...
Вообще, Хачилаеву присуще удивительно трепетное отношение к природе. Он чувствует каждый её нюанс, каждый отзвук; он часть этой природы, её сын, её сопричастник. Он рисует природу словом художника, умело комбинируя свои художественные зарисовки с философским, если можно так выразиться, космическим постижением окружающего мира.
В критические моменты жизни его восприятие природы и всего, что с ней связано, особенно обострялось. Поразительная способность отключаться от реальной действительности и концен-
трироваться на окружающей природе, фиксируя цепким взглядом художника каждую деталь, являлась для него спасительной, иначе он просто не вынес бы того неимоверного накала, в каком держала его жизнь:
... Осень, а солнце печёт по-летнему знойно. Оно печёт по-летнему только в полдень. Вот так лее памятью пробуждаются воспоминания, то ярко, словно от полуденного солнца, то смутно, будто всё исчезало в дымке облаков. Лет тридцать меня не было в этих краях - эти выцветшие травы, этот ковыль, эти тропы, эти камни со мхом — всё знакомо, как вчера...
* * *
Издавна предчувствуя некое своё предопределение, Надыр находится на пути поисков себя, своего места в жизни, поисков нравственных ориентиров. У него возникает множество вопросов к жизни - и к небесам. Чего стоит «Молитва сомневающегося горца», полная любви к природе и благодарности к Создателю, которому он в то же время обращает и свои вопросы:
Молитва сомневающегося горца:
Великий Залл. Ты дал мне горы, водопады, леса и зелёные луга, где пасутся мои отары. Вот держу я в объятьях маленького ягнёнка, и он благодарно, как ребёнок, кладёт мне на ладони голову. Он благодарен мне', он не знает, что я ращу его, чтобы зарезать.
О, Великий Залл, я дышу Твоим, пронизанным солнцем и ароматом трав, воздухом. Благодаря Тебе, я дышу им безмятежно и счастливо, и ничего мне больше не надо.
Я знаю, что не в силах Тебя отблагодарить, далее Ценой всей моей жизни. Но придёт срок, и ты возьмёшь её, как я возьму жизнь этого ягнёнка.
Неужели и Ты в чьих-то властных руках?!
Вопросов к Создателю будет у него ещё великое множество, прежде чем он сумеет обуздать свою неуёмную и страстную на-ТУРУ-
60
61
* * *
Горы. Рядом умирает от гангрены его друг - брат по вере. Он мечется в горячке, бормочет о высоких целях освобождения Иерусалима, о высших идеалах, за которые «только и стоит умирать на этой бренной земле». На какое-то время он умолкает, и их обступает тишина, настолько ощутимая, что они замечают паутину, «несомую потоками воздуха, встречающуюся в прику-танских степях. Её называют в народе «верблюжьей слюной». Она шелковисто светилась в наклонившихся к послеобедне косых лучах осеннего солнца. Они плыли безмятежно своими белыми, светящимися линиями по голубому пространству безбрежного океана неба»...
И горы, и тишина, и солнечные лучи, и небосвод, и пролетавший мимо «смешной паучок, сановито возлежавший в шелковисто светящейся корзине тончайшей паутины», - всё это одно целое -Природа, частью которой так ощущал себя Надыр.
И следом же ностальгический переход к благословенным временам, полным впечатлений и беспечного, безмятежного веселья:
...Летящая паутинка - атрибут счастливых воспоминаний детства: так лее, как полёт и щебетание ласточки; так же, как полёт истребителя, оставляющего белый, пушистый след на голубом полотне неба...
Отвлекаясь от темы природы, заметим, что та же самая ностальгия ощущается в эпизодическом вспоминании любимого стишка детства:
... Л мел, неапая перевода:
Айрепалапвочебди '/(/ял бупба бя кнбди Цакарда хула пирма Нупба, бунба бякабди
(Прилетел аэроплан Просил две бомбы — и взрыв! Цудахарская большая ферма Двумя взрывами разрушена)
Примечательно, что и период, когда в стране правила власть Советов, похоже, вызывал в Надыре воспоминания скорее приятные, нежели наоборот:
...Ностальгически вспоминаю беззаботное советское время, когда менты-свистуны следили за правопорядком в наших городах...
Здесь эпитет «свистуны» несёт в себе оттенок добродушия и подразумевает всего лишь использование милицейского свистка.
Очевидно, что, несмотря на стремительный постперестроечный рост собственного благосостояния, Хачилаевы в принципе не были противниками Советской власти.
- У вас, наверное, ещё нет Советской власти? — спрашивают меня часто в России.
- Почему нету? Есть, - говорю я обиженно. - Я другой власти, по крайней мере, не знаю. И вообще, у нас очень спокойный народ и тихий город. Может, это Советская власть другая бывает и к нам она ещё не дошла... а так пока люди живут себе!...
В повести «Спустившийся с гор» Надыр откровенно и прямо говорит о своём отношении к политическим процессам того времени:
...Шёл 1986 год. Второй год перестройки... Я ненавидел Горбачёва, он меня страшно раздражал...
Позднее, в своей документальной повести «Мой путь к правосудию» он опишет, как, скрываясь в горах от преследования, вспоминал, что «когда-то учился в советской школе, и вспоминать об этом было настолько интересно, что я даже на некоторое время перестал думать про будущую победу за третью святыню ислама -Иерусалим...
Комментарии, пожалуй, здесь не требуются!
62
63
ГЛАВА 4. «МОЕЙ ЛЮБВИ
И НЕЖНОСТИ МОЕЙ.
Возможно ль сбросить с сердца груз любви? Каким бы долгим ни казался путь, Но лини, окликнут с неба журавли. Спешу тебе любовь я распахнуть.
Когда осенний истер станет рвать Деревьев пожелтевшую листву, Её печальный шелест, будто плач, Тебя в ночи напомнит мне одну.
И знал, что не в силах больше ждать, Что истончилась твоего терпенья нить, Спешу тебе свою любовь отдать, Сумев тебя в душе лишь сохранить!
Утешатся едва лишь небеса, Устав оплакивать заброшенность полей, Услышь в ночной тиши ты голоса Моей любви и нежности моей!
Приду к тебе посланником зимы, Прислушайся в ночи печальной вдруг К дыханью ветра тёплого, и ты Души моей услышишь нежный стук...*
Стихотворение Н.Хачилаева (пер. Ж.Абуевой)
(1986)
65
Мы не знаем, к кому обращены эти стихи, но как же покоряет их простота, и нежность, и лиризм! Тем же необычайным трепетом пронизано и другое обращение, адресат которого так же неизвестен:
...Ты пела песенку, милая!...
Ты пела кротко и мило, голосом слабой птахи.
НЕ-ЕТ! Тебя никто не обижал, не принуждал, не угнетал, но ты пела,понимая, что тебя может обидеть любой, и это наполняло тебя смирением, моя птичка...
Поэтично, не правда ли? В этих словах давно уже позабытое и практически утраченное современными мужчинами рыцарство по отношению к Женщине, они пронизаны ласковой нежностью, вызванной смиренной беззащитностью «птахи».
В то же время Надыр достаточно откровенно и иронично напоминает о реалиях сегодняшнего дня, когда женщины стремительно утрачивают качества, побуждающие мужчин быть рыцарями:
... Горянка1. Этим словом так много спекулировали, что оно стало пародийным.
...Время сейчас действительно подлое. Когда я встречаю просто скромную женщину, Ма безынтересна. Когда встречаешь горянок, делающихся под скромных, но тех, что не прочь и пококетничать, то хочется похабничать...
Если говорить о прозе, то здесь аскетизм Н.Хачилаева распространяется в том числе и на женские образы, и применяемые им художественные приёмы выглядят скупыми и одноообразными. Но это на первый взгляд, а на самом деле автор умело использует всю палитру цветов и оттенков художественного слова.
Первые женские образы, встречающиеся на страницах его по1 вестей, - это «школьная знакомая» и «приятельница» Меседу, русская девушка Галина, каждый год приезжавшая на чабанский куш с отцом-профессором. Он крупный учёный, вероятно, этнограф, его дочь, «белая, стройная, в простом летнем платье с открытыми плечами, улыбалась всем». Образ Гали, с её стройными загорелыми ногами и молодыми полными грудями волновал воображение юного Ансара Авчиева. Совместная прогулка по горам лишь усилила владевшее им состояние восторженного возбуждения: 66
I ...Слыша за спиной её упругие шаги, я заволновался. Она
мне нравилась, хоть и была старше...
Далее в повестях появляется образ некой девушки, сестры Га-.11 биба, друга семьи. Имя её разнится, в первой повести она зовётся Мадиной, во второй - Ажай, но ясно, что речь идёт об одной и той же героине.
...У неё густые чёрные ресницы, волнистые пышные волосы»... «...Она была красива и раскованна. Её красота была настолько яркой, что при общении с ней возникало ощущение праздника...
Со свойственной ему наблюдательностью Надыр описывает первые впечатления от встречи с Ажай, вызвавшей в нём вполне определённую и объяснимую долю чувственности:
...Из бархатного уютного сумрака соседней комнаты вышла полусонная Ажай. Она сонно застёгивала пуговицы халата. Одна его пола на мгновение отошла в сторону, и я увидел голую девичью ногу. Ажай приблизилась, улыбаясь своей яркой, праздничной улыбкой, сказала по-русски: «Здравствуй, Ансар» и прошла в направлении кухни. Хотелось поговорить с ней, разглядеть её лицо. Сбоку мне были видны её волнистые каштановые волосы до плеч, бледный овал щеки и белые икры, мелькающие под полом байкового халата...
Однако и здесь Хачилаев верен своей творческой этике и следующей фразой демонстрирует высшую степень тактичности: «... Я позволил себе подумать о сонной теплоте её кожи...»
Там, где речь заходит о женщинах, Надыр проявляет достаточную сдержанность, однако и здесь явственно проступает гнетущее его одиночество:
...Мне показалось, что в Мадине много уюта. Того, которого больше всего не доставало мне...
«Женская» тема в жизни самого Надыра Хачилаева, наверняка, была гораздо более разнообразна, чем это описано в его произведениях. Было, несомненно, в его жизни немало романов, и это естественно, учитывая необычайно увлекающуюся личность нашего героя. Он и сам косвенно подтверждает это:
67
...Ажай сперва гадала мне по руке. Говорила, что у меня глубокая линия любви - и не оОна! Потом жарко поцеловала меня в ладонь и, вся сияя, - она умела создавать атмосферу праздника! - прижалась ко мне. Так меня не целовала ни одна женщина...
Судя по отдельным эпизодам, отношение Ансара к Ажай носило характер, далёкий от платонического, однако описание.близости с любимой девушкой подаётся автором предельно тактично и сдержанно.
Неизвестно, насколько реален образ Ажай и кто именно послужил её прототипом, но, судя по отдельным высказываниям, ей удалось прочувствовать и понять природу Ансара:
... Ажай говорила: «В тебе борются противоположные
гены -учёного и бунтаря...... настанет такое время, когда
ты станешь прекрасным семьянином, будешь любить детей и посвящать всё своё время их воспитанию. У тебя тяга к интеллигентности, но та сильная, сумасбродная личность, которая сидит в тебе, ещё много лет не будет давать тебе покоя...
Терзаемая дурными предчувствиями и снами, Ажай, как и всякая любящая женщина, испытывает постоянную тревогу за своего возлюбленного.
Воспоминания об этой девушке сладостным рефреном вторгаются в другие воспоминания, тягостные и неприятные, о которых хочется забыть, но для того, чтобы это получилось, о них надо выговориться.
...Скитаясь по степи, я вспоминал каждое её слово, её дыхание, каждую минуту я думал о ней...
Конечно же, это любовь, хоть автор и далёк от подробностей. Картина любви подана им скупыми штрихами, но как же они объёмны!
...Перед моим отъездом в Москву Ажай сетовала на неопределённость наших отношений. Её тревожило, что я ничего не говорю на этот счёт. Провожая меня в путь, она хотела, чтобы я сказал ей о своих чувствах, она не со-
68
мневалась в них, но хотела бы услышать об этом из .моих уст. Я мялся, ссылаясь на то, что у нас в семье не привыкли к сантиментам, да и вообще не принято об этом говорить. Говорить не обязательно - надо чувствовать. Но когда я понял, что Ажай не устраивает такой ответ, я признался:
- ...как никто, никогда, ни одну женщину в мире. Она засияла улыбкой.
- Мне этого достаточно, - сказала она серьёзно...
Совершенно неожидан и грустен финал этой истории любви, судя по всему, не имевшей счастливого продолжения:
...Ажай сидела передо мной, дыша сиплым дыханием сучки, у которой отняли щенят. Она содрогалась от усилий сдержать себя, пытаясь плакать беззвучно. Она просила позволения повидаться с детьми. Она говорила, что хочет прижать их к груди.
- Хочу ощутить теплоту своей родной крови. Дороже их у меня нет ничего, - еле выговорила она...
Я почувствовал, как моё горло сдавило от рыданий, с усилием сглотнул горький комок, но глаза сами наполнились влагой.
-Что за злая судьба досталась мне? Дай мне повидать моих детей, чудовище! - Она завыла не по-человечески.
-Яне могу спустя рукава относиться к воспитанию своих детей. Они должны пройти школу возмужания.
Когда я назвал её недостойной матерью, она рухнула к моим ногам. С головы её упал платок, и рассыпались когда-то роскошные, волосы, ныне - с поседевшими прядями. У меня в ногах валялась, как дряхлая старуха, та самая Ажай, которую я боготворил, которую считал богиней! Когда я сказал, чтобы привели наших детей, она ожила. Она судорожно обнимала и целовала их, не веря своим глазам. Придя немного в себя и играя с детьми, она сказала мне:
- Помнишь, Ансар, я тебе говорила, что ты исчерпаешь свой жизненный запас за тридцать-тридцать пять лет? Ты стал старым, ты износил себя и измучил всех своих близких. Ты меня, молодую, сделал старухой.
70
Лицо Алсай снова исказилось. Она быстро закрыла его ладонями и не убирала до тех пор, пока, наконец, не овладела собой...
Перед нами -трагедия любви, её смерть. И старость этой любви, также преждевременная, чётко ощущается одним по отношению к другому.
Хажа, или Ансар или сам автор, имеют свой романтический идеал женщины, одновременно сильной и нежной, преданной и верной, искренней и благородной, способной в любых ситуациях оставаться для мужчины другом и надёжной опорой. На это указывают никак не комментируемые Хачилаевым его «Записи на полях»:
«Я вещи твои постирала, мой друг», - процитировал Эрик Семёнович строчку из старинного дагестанского эпоса. - Удивительно... это высшее проявление отношений между мужем и женой, она мужа своего, который находится на войне, называет другом, а не любимым, как обычно...
И ещё одна характерная «Запись на полях», относящаяся к тем давним временам, когда женщина могла подняться над своей гордостью, чтобы оставаться рядом с любимым:
«Я бы тебе заменила друга-мужчину. Встала бы рядом, когда потребуется»
(Горянка - отвергнувшему её жениху)
Женская преданность и самоотверженность, по-видимому, были для Надыра основными критериями в вопросах любви. Прочитайте его строки, завершающиеся обращением «К тебе единственной», и вы поймёте всю силу его чувств:
И камня не было на камне, тьма сплошная, холод,
И камня не было па камне, день сплошного солнца, жар,
Л если бы тебя никогда не было, и ты не ожила бы
из небытия,
Кто смочил бы мои запекшиеся губы ц последней истоме
на ноле брани?
71
Совершенно очевидно, что здесь Надыр подразумевает ту женскую верность и силу любви, которая во все века помогала мужчине выстоять «на поле брани» - либо достойно умереть.
И всё же, всё же, самые искренние, самые ласковые и нежные слова, как если бы они относились к любимой женщине, Надиршах Хачилаев обращает к родной земле:
«Я люблю тебя, вечно девственная земля Дулътидага, дикая и строптивая, в ожидании своего рыцаря. Я - твои вечный поклонник - предлагаю тебе одной свою руку и сердце. Я только спущусь на короткое время с этих гор на измученную политиками равнину, чтобы совершить справедливый суд, и вернусь. К тебе, близкой одному только небу, синему и глубокому...»
Именно здесь, в этих словах, Надыр Хачилаев предстаёт истинным рыцарем, стремящимся к обожаемой даме сердца.
перейти в каталог файлов
| Образовательный портал
Как узнать результаты егэ
Стихи про летний лагерь
3агадки для детей |