УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)6-5 С90
Книга издана при финансовой поддержке Департамента культуры и архивов Иркутской области
Суровцева, Т. Н.
С90 Стихи / Татьяна Суровцева; худож. С. А. Бурчевская, Н. К. Ярыгина. - Иркутск : Иркутский писатель, 2007. - 212 с.
«Трещина мира проходит через сердце поэта», - любит повторять Татьяна Суровцева. Так можно сказать и об её творчестве. Точность поэтического слова, высокая нота её стихов сделали имя поэтессы известным и любимым многими читателями.
УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)6-5 © Суровцева Т. Н., 2007 © Бурчевская С. А., художник, 2007 © Ярыгина Н. К., рисунки на шмуцтитулах, 2007 © Оформление. Издательство «Иркутский писатель», 2007
ПОЗДНЕЕ ЛЕТО Возле печки так легко сочинить стихотворенье!
...Жарко плавятся поленья,
словно солнце над рекой.
Возле печки - благодать!
Да не гаснет Божье пламя!
Зимней стужи заклинанье,
Дома тёплая печать.
Пламя плещет, не слепя...
Гляну в прошлое, как в щёлку.
Вижу: ночь и дом в посёлке,
в доме - маму и себя.
Тёмный блеск её волос,
светлый лак её гитары,
смутный образ песни старой,
песни долгой - на сто верст.
А земля лежит вокруг,
от мороза чуть живая,
несъедобным караваем,
выпавшим из жадных рук.
Злыми блёстками горит
в той земле касситерит...
Но трещит в печи огонь,
и поёт негромко мама,
маленькой рукой упрямо
отгоняя страшный сон.
Будит первую мечту,
первой ранкой сердце метит:
«...Мой костёр в тумане светит,
искры гаснут на лету...»
Как много у зимы коротких дней хрустальных, С морозной бирюзой, да с ветром ледяным,
Когда для горожан милей колонн ростральных
Встает вдали домов - теплоцентрали дым.
Как много вечеров под сводом серой тучи,
Когда на свежий след ложится пухлый снег...
Горит во мгле заря - и запоздалый лучик
В микрорайоне N вдруг зажигает свет.
В ущелье меж домов отчаянное эхо
Печатает шаги, взлетает в высоту.
Как празднует мороз моё земное эго,
Как чувствует зимы покой и чистоту.
Таинственный туман ночей предновогодних,
И под стеклом витрин цветов огнистых гроздь.
И кажется, что жизнь открылась лишь сегодня,
И незачем жалеть о том, что не сбылось...
И хочется для всех отрады и покоя,
Приляг и отдохни, усталый город мой,
В объятиях зимы... А время золотое -
За дальнею горой, за ясною весной.
Для этой осени я слов не подберу: для хрупкой гордости и кроткого величья... Слова топорщатся и мерзнут на ветру, листва трепещет, как сердечко птичье. Медвежий мех ещё густой травы - и в нем слова мои, опавшие, алеют. Весь фон серебряный, но клочья синевы Ещё посверкивают в небе над аллеей.
Душа-отшельница листвою зашуршит, На дикой яблоне голубкой поворкует, И снова - в прошлое...
Там звонкий луч лежит на древних бревнах, Словно солнечная сбруя! Там - людям на смех - мой неловкий быт и печь, которая топиться не хотела…
Мне так некстати притязанья тела, Когда со мною муза говорит!
Усмешка прошлого: не миловать, казнить. И каждый шаг мне отдается острой болью. Но ничего я в нём не в силах изменить Ни волей гордою, ни трепетной любовью. Эх, Сивка-Бурка, два незримые крыла! Взмахни над Временем своей седою гривой. Назад, в грядущее! Ведь осень так светла...
А ветра смертного мне не страшны порывы.
2003
ДАВНИШНЕЕ Как утомительны дожди! Они посеяли привычку к плащам и отсыревшим спичкам, к тому, что лето позади. К катарам, астме и хандре, к тому, что пол заслежен вечно... Как все же лето быстротечно на Ангаре!
Традиционное кино - да нынче скучно на экранах, и снова тупо, беспрестанно бормочет дождь... Ах, всё равно: пора домой, и свет зажечь, и собеседника придумать, с каким легко молчать, и думать, и что-то давнее беречь. И в ожиданье перемен читать да у камина греться, Но, боже мой, куда мне деться
от неуюта этих стен? Мой собеседник, странный друг! Ты даже не предполагаешь, что здесь со мною разделяешь мой быт, мой хлеб и мой досуг. И, пересиливая жуть, я выхожу в сырую полночь: не то чтоб о себе напомнить - на свет в окне твоем взглянуть.
Полынная горечь октябрьских дней, Полынная, пыльная, бурая горечь, Сухая до звону. И небо над ней Пустынно.
И песней тоски не прогонишь.
Железная ветка средь гаснущих трав.
Спеша, отрешённо считают колеса:
На север, на юг,
За составом - состав,
Их ветер приносит и ветер уносит.
А ты оставайся и стой на ветру, Душой и судьбой этим далям причастна. С тобой на миру, что на званом пиру, Лишь песня порою бывает согласна.
Я песню сложила, как бедный букет Из лёгоньких веток уснувшей полыни, Как плач материнский о сгинувшем сыне, Как долгий, холодный осенний рассвет.
Невдали от шума городского ярче, полновесней синева. И звучит серебряное слово - чистая ручейная молва.
Снеговую сладость пьют березы за здоровье будущей листвы... (Зимы не рифмуются с морозом: Зимы нынче шлют нам из Москвы.)
Ветер сушит травы на поляне - горько-страстно шепчется полынь, словно суеверные древляне молят о судьбе своих святынь.
Опускают утомленно руки, поднимают лица к небесам - молят о земле даждьбожьи внуки, Космоса внимая голосам.
...Предков голоса все глуше, глуше: жили-были, поле перешли.
Наши растерявшиеся души, знать, жалеют из своей дали...
КОМАНДИРОВОЧНАЯ БАЛЛАДА Он был послушен: уходил, но, как с прибоем, возвращался. И долго, долго говорил, и так по-детски удивлялся, что мы знакомы столько лет, а вот не видели друг друга... В глазах стоял вечерний свет, мела воспоминаний вьюга.
Я, как умела, приняла и исповедь, и покаянье. Во мгле гостиница плыла, как в незнакомом мирозданье. Дождь злую музыку творил, и город маленький знобило от ветра... Я окно открыла -
вокзальный свет в пространстве плыл... А он курил.
И был прокуренный вагон, потом на «газике» райкома вдоль желто-злой реки Онон, в степях родных, но незнакомых, месили на дорогах грязь, начальству местному внимали и от усталости дремали, со скукой вежливо смирясь.
Вместилось все в единый миг: степной закат, дожди, работа,
моторов ноющая нота, в ночном стекле - его двойник. В тот миг прибавились к моим его судьбы переплетенья, восторг до саморастворенья - его страстей терновый дым.
Не знала я, что суждено мне в эту осень возвращаться, что будут в сны мои стучаться слова, беззвучные давно... Но в наши годы до конца пути судеб исповедимы. И мне теперь - за этим дымом - не разглядеть его лица. СОЛНЦЕ УКРАИНЫ Ни дня здесь не бываю одинока. Родня, как в детстве, балует меня. А виноград! Он возле самых окон Прозрачно зреет, гроздьями дразня.
Ах, это солнце, солнце Украины! Я четверть века ехала к нему. Как поцелуй, ожог его приму, Сбегу к реке и разом все отрину:
Мороз и снег; мучительный вопрос; И все, что было, да и все, что будет... Вон на песке, как на горячем блюде, Мерцает перезревший абрикос!
Мне кажется, и люди здесь должны Быть счастливы от самого рожденья, Как эти плодоносные растенья Под дымчатым теплом голубизны.
Как две любви, во мне соприкоснулись Моя Сибирь, мой ветер голубой И этот мир мощёных узких улиц - Морского юга медленный прибой. ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ Двенадцать тысяч лет я прихожу сюда. В сырой песок вросли мои ступни босые. День изгоняет ночь. Меняет цвет вода. Уходят волны вдаль - белесые, косые.
Над морем альбатрос, красив, как херувим, В полёте неживом распластывает крылья. Где корабли твои? И сам ты - невредим
Иль в царствии теней вкушаешь изобилье?
Я и сама давно уже не плоть, а дух. Я соль твоих морей и парус твой послушный. А песнь моя жива. Её седой пастух На дудочке своей выводит простодушно.
И боль моя жива. Средь мертвых и чужих Двенадцать тысяч лет ищу тебя по свету. Хоть разлюбившего. Хоть канувшего в Лету. Хоть старца нищего в тоскующей глуши.
Я женщина, и я не верю в рай иной, Чем тот, что на земле с единственно любимым. Но ежели ты червь, то пусть жестокий зной Спалит тебя дотла. Любовь неумолима.
ИНЬ И ЯН Марсианин - под знаком Огня Смугло-золото светится кожа. Ты с планеты ночной и тревожной Темной страстью глядишь на меня.
Сопредельный, неведомый мир! Между нами - космический ветер. Бог войны - твой жестокий кумир - Правит бал свой на красной планете.
А моя - зеленым-зелена! В золотистом, от зорь, одеянье... Лишь Богиня Любви, лишь она Путь укажет - от вечного сна К вечной жизни в Садах мирозданья. На родине моей и в самый жаркий полдень С надоблачных высот студеная струя сорвется, и пронзит, и о зиме напомнит,
как будто проскользнёт у ног моих змея. То парусник мелькнет - один в холодном море, то молнией взмахнёт далекая гроза. Старинный мудрый стих звенит:
«мементо мори...» А солнышко до слёз слепит мои глаза.
Ещё густа листва и сок травы дремучей, Настурциям в саду ещё так долго цвесть, а снежных облаков сверкающие кручи о дальнем январе уже доносят весть.
Как быстро день прошёл! Я так и не успела
ни сердцем отдохнуть, ни руки отогреть. Остыла голова.
Мгновенье улетело, а завтра - быть дождю и сентябрю звенеть.
Ну что ж, зато в тайге,
на марях потаённых,
горит брусничный жар,
стоит хрустальный свет!
На ярмарке чудес, в тех сумерках зеленых,
на «что» да «почему» я не ищу ответ...
Не возвращаюсь... Мимо проезжаю. Здесь дом, который мог мне быть родным. Здесь мой отец и женщина чужая давно живут. Я непонятна им. Мне в доме места нет. Но возле дома стоит моя заветная сосна, и та беседка мне давно знакома, где я, судьбу предчувствуя, одна, любила видеть небо грозовое в раскатах туч, извилинах огня... На старых соснах молодела хвоя, и ливень шел широкою волною, водой и градом окружал меня!
...Мои цветы сорвали горожане.
Впитал следы забывчивый песок.
Леса да сопки молча окружают,
и бьет по нервам птичий голосок.
Мне с каждым разом встречи все больнее.
Как эта рана старая горит!
Отец, отец! Ты был ли счастлив с нею?
Седой, в пижаме, сухонький - темнеет
и вовсе не о том мне говорит.
Беда и память - всё мое наследство, Всё, что навеки с родиной роднит. И я глотаю горький ветер детства - что б ни было, а он меня хранит.
Вдруг сердце обнажить... А сердце словно лист
осенний, золотой,
беспомощный, бесценный.
Все холодней над ним лазоревая высь...
Какой простор кругом! Какие перемены!
Ты взял листок в ладонь и хочешь отогреть.
Ты хрупкости лесной касаешься губами, забыв, что в сентябре ему не зеленеть, - стать пылью, пеплом стать иль сгинуть под снегами.
Но всё равно, мой свет, тебя благодарю за позднюю любовь - несбыточное счастье. За тихие шаги навстречу сентябрю, за тихий этот смех, как музыка звучащий.
Так открываешь вдруг,
что жизнь не изжита
и что самих себя мы до конца не знали...
Открой, осенний день, летящий по спирали,
мне сокровенный смысл
багряного листа!
Здесь мой любимый шёл – И россыпь золотая То ручейком сухим у ног его вилась, То устремлялась ввысь, Навстречу птичьей стае, На школьном ветерке Рассеянно искрясь.
Здесь мой любимый шёл. При нем не смел и холод Убить зеленый лист, Цветок отдать снегам. Лишь ветер-пустозвон Стучал в железный жёлоб Да мусор городской Подбрасывал к ногам.
Здесь мой любимый шёл…
Его шаги терялись
В пустыне осени, барханах сентября.
Я все смотрела вслед,
А в небе, разгораясь,
Вставала вполнебес
Предзимняя заря.
Здесь мой любимый шёл.
Снежок скользит небрежно,
Даря глубокий сон заждавшейся земле.
Так прошлым стало то,
Что было - боль и нежность.
И будущее чуть мерцает в снежной мгле.
Мне сад жасминовый приснился, Сияющий из тьмы времен... Он ароматами пролился, В неповторимый этот сон.
Вокруг невидимой ограды Туманы звёздные текли, И звуки суетного ада Не долетали к нам с земли.
В иной реальности остались И стали давним сном во сне Крикливых птиц густые стаи, В земном кружащие огне.
А здесь - ни сумерек, ни солнца, В себе себя таящий свет, Как музыка, звучит и льется, Не зная дней, не помня лет...
Мы, заблудившиеся дети, Вечноцветущим садом шли, И наши души, словно ветви, Цветами белыми цвели.
Истлела нить воспоминаний... Легки для нас тропинки сна. Жасмина душное дыхание - Любви немая глубина.
Сухое лето в улочке старинной. Дощатых тротуаров горький опыт. Над ними, как старуха над корытом, Присели и задумались дома.
Дома как люди: радуются лету! Их солнышко до досточки прогрело. Кой-где смола медово проступает, И досточки, как косточки, поют.
А во дворах поленницы прямые Хранят тепло для зимнего ненастья. И только у хозяек нерадивых - Таких, как я, - не убраны дрова.
Здесь до смерти разбитая дорога Засыпана кой-как речною галькой, И пьяной рощей разрослись в кювете И спутались - полынь и лебеда.
Зато как важно тополя-соседи Беседуют о жизни в ясный вечер: Их дети - безалаберные листья - Знать не хотят о будущей зиме!
Вчерашний век! Живое запустенье! Отсюда ночью я смотрю на звезды, И в звездном небе, как иголки в сене, Я спутников весёлых нахожу.
ОСТАВЬТЕ МНЕ В МИРЕ БЕЗУМНОМ… Оставьте мне в мире безумном Поляны лесной завиток, Где бабочка в танце бесшумном Легонько склоняет цветок. А время, как мед из кувшина, Тягучей волною течет, И слышно, как ходит в вершинах Задумчивый ветер высот.
Там за полдень сухо и знойно, Июль в золотом забытьи. Там люд муравьиный достойно Живёт среди палой хвои. Оставьте мне полную чашу Небес во глубокой воде И елей высокую стражу, Подъявшую пики к звезде…
Оставьте душе невеликой, Чтоб не задохнулась в пыли, Природы закатные блики, Заветы зеленой земли.
Ветра шум - словно шум полыньи. И так горько цветут хризантемы. Алый холод осенней поэмы Колет слабые пальцы мои.
Птиц не видно, а звуки висят В светлом воздухе, словно подвески. Эти звоны, и всхлипы, и всплески - Там, где волны вдоль мола скользят.
Время трепетных, искренних слов И особенной ясности духа, Обострённого зренья и слуха, Наведённых над бездной мостов.
И, как пальцами видит слепой, Так и я через призму прозренья Вижу сердцем опасное время, Не сулящее тишь да покой.
А Природа не верит во зло: Всё играет, до смертной истомы. Если б своды горящего дома Защитило мое ремесло!
Под ветром сохнущие травы, Леса, грозящие сгореть... Весенней сухости отрава Уравновесит жизнь и смерть.
В такие ночи солнце снится. А дни проходят, как во сне. Лишь беспокойная синица Всё ищет песню о весне.
Потом, потом, в конце сезона С души спадает пелена И замечаешь удивлённо, Что жизнь по-прежнему красна,
Что синева неугасима И притягательна, как встарь, Что слово мягкое: Россия - Как неотрывный календарь,
В котором даты и знаменья Издревле пахарю ясны, Земля черна, полна терпенья, И реки полны глубины.
Земля как мать - обид не вспомнит, И снова серпень золотой Дом человечества наполнит Давно желанной суетой.
(Татьяна Суровцева)
Т
перейти в каталог файлов
| Образовательный портал
Как узнать результаты егэ
Стихи про летний лагерь
3агадки для детей |